– Любопытно, – заметил Персефоний. – Что-то мне это напоминает. Прямо как в легенде.
– А ты как думал! – отозвался Тучко, раскуривая самокрутку. – Таких парней хлебом не корми, дай только примазаться к какой-нибудь легенде. Хочешь верь, хочешь не верь, а на мозги это действует со страшной силой. Особенно на мозги, не отягощенные знаниями, как выражался наш повар – а он знал, что говорит, в мирное время библиотекарем был. Иному юнцу достаточно намека на легенду, случайного совпадения – самого поверхностного, как раз по мере знаний, и готово, он уже верит во все. Видал бы ты, как трепетали иные мои сопляки, когда эти девять мерзавцев гордо именовали себя братством! Однако чего не отнять, того не отнять: драться умели. Потом, по счастью, легенда рухнула. Маг и боец погибли, карлики слиняли, прихватив кое-что из трофеев. Вот только мозги прочищать было поздно. К тому времени другие легенды пошли рушиться, поважнее… – вздохнул он.
– Правда, далеко не все это поняли, – подал вдруг голос возница. – Ты ведь это хотел сказать, бригадир?
– В общем, да, – помедлив, кивнул Тучко. – По совести сказать, ты один понял все по-настоящему, Яр. До сих пор не знаю, почему ты вообще с нами оставался.
– Чего тут думать? – отмахнулся берендей. – Во-первых, я присягу давал. Хоть и сдуру, но присягами не бросаются. А во-вторых… ты без меня таких бы дел наворотил…
– Тоже верно, – сказал Тучко Персефонию. – Яр меня много раз от греха спасал. Лютовать не давал… Даже этих, «братство» это наемное, одергивать умел – у него-то и я научился.
На минуту воцарилась тишина. Персефоний глядел на широкую спину берендея, скалой закрывавшую залитое лунным сиянием небо, и дивился про себя, до чего пестрое было у Тучко войско.
– Слышь, бригадир! Может, скажешь все-таки, что у тебя за беда стряслась? Знаешь ведь: если дело стоящее, так я с тобой пойду.
– Да нет, Яр, то-то и оно, что дело так себе. Не то чтобы совсем уж дрянь, а так…
– Не за идею, часом? – осторожно спросил берендей.
– Нет! – хохотнул Тучко. – Хватит с меня идей.
– Это хорошо. На идеи у тебя никогда чутья не было. Впрочем, кто бы говорил…
Они опять помолчали. Лес сомкнулся уже с обеих сторон дороги, из-под деревьев несло сырой прохладой и пряными запахами, в которых терялся табачный дым. Еще под крышей брики витал запах меда, от которого странным образом делалось тепло на сердце.
Персефоний любил мед – в нем было что-то от солнца.
Хмурий Несмеянович курил, лежа на боку и стряхивая пепел на жесткую ладонь: дно повозки было устлано сеном. Дотянув самокрутку до пяточки, он щелчком выбросил окурок на дорогу. Персефоний проводил взглядом красный огонек. Тучко потянулся и улегся вдоль левого бортика.
– Яр! Ты вообще-то как устроился?
– Недурно.
– Жену нашел?
– Нашел.
– Как она?
– Теперь хорошо.
Персефония спокойный тон обманул, а Тучко напрягся.
– Ты выразись пояснее, звеньевой!
– Куда яснее-то? Там всем хорошо…
Хмурий Несмеянович глухо выругался.
– Зачем так, бригадир? Все там будем. Могилку я ей справил, службу отстоял… Потом было к старикам махнул, но они, сам понимаешь, теперь в другой стране, а мне там… Да и скучновато у них. Простите, говорю, а я там, в Кохлунде, себе местечко присмотрел. Вернулся. Вот, пасеку завел. Еще раз жениться надумал.
– Ну вот, а сам говоришь: «С тобой пойду, только скажи»… Куда тебе от невесты? Берендейка?
– Не. Русалка вдовая.
