– Я не знаю, что делать дальше, – продолжал он. – Мне так тяжело.
«Представь, как мне тяжело», – подумала девушка.
– Мне ужасно жаль, что ты пострадала, – снова сказал он, запуская руку в волосы, будто собираясь их вырвать.
«Ты повторяешься», – пришла непрошенная мысль. – «Может, уже скажешь что-нибудь по существу. Как, например, мы будем жить дальше».
Словно в ответ на ее мысли Матвей проговорил:
– Даже не знаю, как сказать, – он на мгновение замолчал, – прости, но я вряд ли смогу так жить. Это чувство вины меня просто убивает.
На миг Алина оторопела, а потом почувствовала, как в ней зарождается ярость.
– Чувство вины? – вскричала она. – Тебя убивает?!
– Не кричи, пожалуйста, – поморщился Матвей. Алина знала, что он не выносил истерик, но сейчас ей было все равно.
– Я буду кричать столько, сколько мне захочется! – завопила она в голос. – А ты подумал, что меня убивает? Или ты только о своей драгоценной шкуре печёшься? Тебе же наплевать и на меня, и на ребёнка, которого больше нет! Тебе наплевать на то, что я никогда не смогу ходить! Ты только и можешь думать о том, что ты не сможешь так жить!
Девушка на секунду замолчала, переводя дух, а потом закричала еще громче:
– Скажи мне, как ты не сможешь жить?! Как?! Ухаживать за женой-инвалидом ты не сможешь? Видеть меня в инвалидном кресле ты не сможешь? Чего еще ты не сможешь?
– Да! – взорвался Матвей. – Не смогу! Мне нужна здоровая женщина, а не инвалид на коляске!
Он развернулся и пошел к двери. Алина сорвала с пальца кольцо, бросила его в уходящего мужа и закричала:
– Ну и проваливай! Эгоистичный ублюдок! Ненавижу тебя! Ненавижу!!
Дверь захлопнулась, и Алина разрыдалась. На крики прибежала медсестра и сделала девушке успокоительный укол.
Как ни странно, но визит мужа стал для Алины неким катализатором, который вернул её к жизни. Обида, злость, ярость жгли её раскалённым железом и заставляли неистово тренироваться, чтобы вернуть пострадавшему телу былую подвижность. С поправками на ситуацию, конечно. Предательство Матвея стало отправной точкой, которая разбила жизнь девушки на «до» и «после». Алина решила начать всё с чистого листа. Она выполняла все рекомендации реабилитолога с таким жаром, что врачу пришлось даже несколько поумерить её прыть во избежание дополнительного травматизма. Однако, такое яростное состояние не продержалось долго, и Алина скатилась в ещё более чёрную депрессию, чем пребывала до этого. Она постоянно плакала, отказывалась от занятий, не хотела никого видеть. Спустя неделю она отказалась и от еды. С девушкой работал лучший психолог больницы, но дело двигалось медленно. Тамара Петровна места себе не находила, не зная, как ещё можно помочь дочери. Яна почти постоянно была с ней, и они обе готовы были на всё, лишь бы Алина снова вернулась к ним.
Несколько раз вместе с Яной приходил Дамир. Он садился рядом с кроватью Алины, рассказывал ей разные истории, шутил с медсёстрами и вообще – вёл себя так, словно ничего особенного не случилось, что это всего лишь рядовая травма спортсмена и скоро все будет по-прежнему. Девушка силилась найти в его словах или действиях хотя бы намёк на жалость и не находила. Дамир воспринимал её как полноценную личность и всячески ей это демонстрировал. Это в какой-то степени утешало, потому что Алине была невыносима та жалость, которую она видела в глазах обычных людей, приходивших навестить своих родных в больнице и видевших молодую девушку, передвигавшуюся на коляске. Качели в настроении вконец её измотали. Казалось, она уже выплакала весь отпущенный ей запас слез, но как только она оставалась одна, глаза снова были мокрыми. Алина сильно похудела, осунулась и теперь являла собой лишь тень себя прежней. Она ненавидела свои ноги, ставшие бесполезными колодами, которые постоянно приходилось перетаскивать с кресла на кровать или обратно. Она ненавидела катетер, без которого не могла обойтись. Ей невыносима была мысль о том, что никогда больше она не встанет на лыжи, никогда не сможет ощутить это восхитительное чувство полёта. Она была обречена смотреть на горы только снизу. Вершины для неё были закрыты навсегда.
