Сизов поставил бутылку, смял окурок в морской раковине, приспособленной под пепельницу, и процедил сквозь зубы:
– Попадет, зверюга, когда-нибудь. Все равно проколется на чем-нибудь, гад… Правильно я говорю, Юрка?
Вопрос был к прикомандированному. Он, не отрывая глаз от оперативного дела, которое изучал весь день с самого утра, высказал свою точку зрения:
– В чем-то ты прав. Но ждать, по-моему, не стоит, когда мокрушник сам проколется. Он может затаиться, и что тогда? Нет, надо искать его поактивнее, и возможно, тогда он начнет метаться и чем-нибудь себя выдаст.
Сизову Юркины слова не понравились, и он еще больше насупился:
– Ты читай, читай, Юрок, до конца. Тебя же на помощь прислали, вот и придумывай версии. Мы до тебя тут не один десяток раз весь город лопатили. Теперь ты поработай. Умничать каждый может.
Юра обиделся:
– А я и читаю. Уже вторые сутки читаю. Башка трещит, желудок бунтует. Пожрать бы лучше сообразили командировочному.
Сизов устало отмахнулся. Снова взял бутылку и, глотнув, протянул водку Терентьеву. Но тот отказался:
– Не. Ты же знаешь, я без закуски не могу.
– Ну как хочешь, – обиделся Сизов.
Он еще несколько раз глотнул и, поставив бутылку, заговорил уже примирительно:
– И в самом деле, пожевать бы. Времени-то до хрена, а мы даже не обедали. Давай-ка тряхнем карманами.
– Не густо, – сообщил Терентьев, пересчитав рубли и пятерки монетами. Набралось всего-навсего пятьдесят рублей. – Ладно, знакомая сегодня работает в ночь, одолжу кило колбасы и пару флаконов…
Прошло минут пять после ухода Терентьева в магазин, и Юрка вдруг заорал:
– Есть же, блин, над чем работать! Есть!
Сизов резко повернулся к нему, едва не свалившись со стула:
– Чего орешь?! Явку с повинной, что ли, увидел?! Так их несколько было. Чуть перегнешь – и готово. «Вышку» отменили – страх поубавился. Теперь и «мокрое» не боятся грести на себя.
– Да нет же! Слушай сюда… Медведев Эдуард Николаевич, шестьдесят второго года рождения, раз, он же – два, он же – три…
Юра выложил перед Сизовым три ксерокопии протоколов осмотра места происшествия.
– Ну? – не понимая, к чему клонит прикомандированный коллега, буркнул Сизов.
– Что ну?! – разгорячившись, взорвался Юрий. – Все три раза этот козел Эдуард Николаевич понятым в осмотрах участвовал. Как это, по-твоему, могло получиться? «Мокрухи» в разных местaх города, а он тут как тут, ранехонько… Да он раньше всех о них знал, потому как сам и «мочил».
– Постой-постой, – перебил Сизов. – А следователь?
– При чем здесь следователь? На каждый случай дежурные следователи другие выезжали. И наши опера, и судебные медики тоже другие. Согласись – всем ведь до феньки, кто у них за понятого будет…
Сизов перечитал все три протокола, подумал:
– Да, брат Юрок, в этом что-то есть. Ему же, козлу, вовсе не по пути. Если даже предположить, что он на работу шел. Шестая-то клиника вон где, совсем в противоположную сторону… Ну и голова у тебя, Юрок! Я ведь по десятку раз перебирал эти бумаги. А кто про понятых когда читает?.. Ну ты молодец, Юрка!
Старший опер от неожиданной радости потерял дар речи. Он залпом допил остатки водки и закурил.
– Ноги надо срочно пускать за ним, – понизив голос, сказал Юрка.
– Да знаю я. Не учи отца… Если не он, так кто-нибудь из его окружения. Мы сейчас где-то очень близко.
Терентьев ворвался в кабинет радостно-возбужденный. Из пакета выложил две бутылки водки, колбасу, сыр, помидоры.
