Ассоциации, которые вызывала эта девчонка, неизменно отсылали Сета к детству, делая ее образ родным и узнаваемым, ностальгически приятным. Как будто кто-то накладывал теплые целебные пластыри на все раны, полученные им в течение жизни и до конца не затянувшиеся.
Нина была как домашний вязаный свитер, мягкий и удобный, который ни за что не выбросишь, сколько бы ни ругалась мама; как прохладная сторона подушки душной ночью, как самая приправленная чипсина в пачке. Все, что бы ни было в этом мире хорошего и приятного, без сомнения, находилось в Нине, исходило от нее.
Не может быть, чтобы так ее воспринимал кто-то еще, кроме него. Эта мысль полой иглой проникала в грудь, кралась прямо в сердечную мышцу. Поначалу он мог терпеть эту иглу, но со временем это становилось невыносимо.
Так почему же он молчит? Почему не может воспользоваться шансом и заставить себя вымолвить хотя бы слово, пока она идет рядом, и больше кругом никого нет? Сет повернул к ней голову и стал смотреть, как будто искал ответы на свои вопросы. Или мотивацию наконец открыть рот.
Он вообще обожал на нее смотреть, но старался не думать почему. Ему было привычнее не отдавать себе отчета в том, отчего его так тянет к этому человеку, отчего он неосознанно подмечает в ней всякую мелочь, зачем выучил ее наизусть, знает лучше, чем себя самого.
Всю неделю Дженовезе ходила в джинсовом комбинезоне на одной поперечной лямке, меняя только футболки под ним, обувь и носки. И сегодня тоже была в нем.
– Вся остальная одежда, видимо, безвременно канула в пожаре, – изрек он, не успев себя остановить.
Нина широко улыбнулась. Один резец острый, другой тупой. Это была одна из ее улыбок, которую Сет окрестил акульей. Она обычно возникала, когда Нина злорадствовала, но смеяться не собиралась, или планировала нечто такое, что никому не понравится.
– Мысли вслух – не лучшее, с чего стоит начинать диалог.
– Я его хотя бы начал, – парировал Сет.
– Резонно. Значит, хочешь обсудить мой любимый комбинезон?
Дженовезе с любопытством заглянула ему в лицо. Глаза у него были такие, будто он наглотался наркотиков. Зрачки чернильные, радужки мутные.
– Ну, раз любимый, то никаких претензий.
Сет изо всех сил изображал безразличие, напитывая голос нейтральными интонациями. Чем ближе оказывалась к нему Нина, тем сильнее ее хотелось оттолкнуть. Выпихнуть обратно из своей зоны комфорта, чтобы спокойно наблюдать за ней на расстоянии, как привык, без риска.
Неужели чтобы обожать ее, нужна дистанция? Или он настолько не готов допустить ошибку, что скорее сбежит?
– Можем пойти молча, если тебе не хочется разговаривать.
– С чего ты это взяла?
Нина прищурилась, смешно сплющив ресницы, пошевелила телефоном в кармане. Чувствовалось: очень хочет достать его и посмотреть, не пропустила ли чего-нибудь важного. Всю дорогу держала на нем руку, чтобы сразу уловить вибрацию. Сет даже приревновал, чувствуя себя глупо.
– С того, что ты говоришь неохотно. Из тебя клещами все надо вытягивать. А еще ты почти никогда не смотришь в глаза, когда с кем-то общаешься. Это напрягает. Беседуешь с человеком, а он от тебя отворачивается, будто тебя тут нет. Если неприятна моя компания, зачем согласился пойти вместе? Из вежливости?
– Нет.
Нина помолчала, ожидая продолжения, но его не последовало.
– О, великолепно. Односложные ответы – лучший способ закончить диалог.
Нина начала ускорять шаг, чтобы отколоться от него и пойти отдельно. Сет наблюдал за этим с растущей паникой и не понимал, что ему предпринять. Не придумав ничего лучше, он тоже пошел быстрее, чтобы ее догнать. Если они продолжат так идти, прогулка закончится в три раза быстрее.
