– В одно интересное место. Сам еще не был. – Кир говорит это спокойным тоном, взгляд устремлен на дорогу. Только изредка посматривает на меня, словно проверяет, на месте ли я еще.
Пальцы постоянно теребят повядшие лепестки гвоздики. Кир убрал огромный букет роз снова на заднее сиденье, а сломанный цветок остался у меня в руке.
– Знал бы, букет гвоздик тебе подарил, – говорит тихо, с легкими хриплыми нотками в голосе, и странно косится он на мои руки. Взглядом колен касается. Кожу покалывать начинает, словно щетиной по ней провели.
– Я люблю пионы, – томно вздыхаю и отворачиваюсь к окну, скрывая ладонью улыбку.
Тащусь от того, как на мою колкость, он отвечает своей. До порхающих мотыльков в животе.
Кир хмыкает, но молчит. Готова снова повторить то, что сказала. Я просто требую его вкусную реакцию на мой выпад!
А он лишь говорит:
– Душу из меня вынимать по кусочкам будешь, да? Эх, Зоя.
– Только если она сладкая.
Ох, мурашки расползаются от наших диалогов.
Мы подъезжаем к ресторану. Хочется сказать, что банальщина. Возникает желание позлить Леманна. Но я пока сижу и помалкиваю. Все же предвкушение чего-то странного и необычного окутывает невесомой дымкой.
И совершенно выбешивает меня, когда помогает выбраться из машины, подав руку. Что ж он такой… хороший?
– Ты никогда не был в ресторанах, Леманн? – провоцирую и смотрю прямо в глаза.
Говорят, в мире зверей у самцов это означает вызов. А если самка с таким вызовом будет смотреть на самца? На задворках сознания мелькает, что это опасно и нужно быть осторожной.
– Этот ресторан особенный, – говорит скомкано и опускает взгляд на мои губы. Рефлекторно облизываю их, а Кир повторяет ровно тоже со своими. Мы стоим и пялимся на губы друг друга.
То, что происходит в эту секунду между нами, заставляет дыхание сбиться. Это становится привычным, но я противлюсь изо всех сил.
Потому что «всего три свидания».
Мы проходим в холл ресторана, где нас встречают и просят надеть на глаза что-то вроде очков. Долго смотрю на этот предмет. Воздух вбираю ртом, по нервам разряды проходят как по проводам. Они опасно искрят.
– Ты. Куда. Меня привел? – цежу сквозь зубы. Или шиплю. От страха и гнева просто пелена застилает глаза.
– В ресторан, – кажется, Кир не замечает изменений во мне. А я уже трясусь вся. Понять бы, это так страшно или от желания голову ему открутить.
– А это зачем? – указываю на «очки».
– Чтобы ничего не видеть.
Боже, меня выворачивает наизнанку и скручивает в рулет. От неприятных ощущений готова выть и ругаться. Ненавижу. Не-на-ви-жу!
– Кирилл. Я туда не пойду. Я. Боюсь. Темноты.
До остановки сердца, до высушенных вен, леденеют органы. Всегда боялась. Я даже сплю только с включенным ночником. Потому что как только закрываю глаза, дыхание сбивается, сердце частит до гулкой боли, а тело сводит от пронизывающего страха.
В детстве бабушка в наказание часто запирала меня в чулане. Он был маленьким, и света там не было. Я постоянно слышала скрип половиц и какие-то шуршания в углах. Спиной прижималась к двери, обнимала колени руками, глаза были зажмурены настолько, что сверкали молнии перед ними. Векам от напряжения со временем становилось больно, а я терпела. Время растягивалось как свежая смола.
– Пфф, ты чего? – спрашивает между делом.
Кир рассматривает очки пристально, словно выбирает: купить или нет. Это выглядит странно. А потом достает из кармана маленькую упаковку влажных салфеток и достает одну, чтобы протереть.
