– Я – Гумер Давлетъяров.
При этом он многозначительно посмотрел на Шамиля: дескать, знай и цени, что к тебе такой большой человек пришёл. Впрочем, на всякий случай мужчина уточнил:
– Я в здешних краях слыву за человека учёного, радеющего за нацию. Таких, как я, здесь немного…
Он показал рукой на беспокойного паренька:
– А этой мой племянник Ахметсафа, из села Каргалы. Плохую весть он принёс, очень плохую…
– Что за весть? – серьёзно обеспокоился Шамиль.
В начале разговора степенный Гумер абзый не очень-то склонен был доверять этому молоденькому смазливому комиссару, но увидев его спокойную решимость, предельную сосредоточенность, серьёзные и пристальные глаза, услышав его твёрдый голос, который мог принадлежать не юному офицерику, но зрелому мужу и командиру, он проникся к нему доверием.
– Я уже обращался по этому вопросу к двум или трём командирам, но мне сказали, что вопрос может решить только Усманов. А дело в том, что красноармейцы собрали в Каргалах группу молодёжи, объявили их дезертирами и готовят самосуд. Об этом и рассказал мне Ахметсафа.
Подросток едва дождался окончания степенной речи дяди и горячо заговорил:
– Угрожают расстрелять! «К стенке, – кричат, – поставим!» Никого из деревни не выпускают. Безобразничают, как с цепи сорвались. Такие и расстрелять могут… Там остался мой старший брат Гусман, и ещё Хальфи абый, сын бабушки Таифе, и ещё…
Шамиль прервал взволнованную многословность подростка:
– Ну этот Хабри! В эти дни только он со своим отрядом за Сакмару ходил. Толком воевать не умеет, да и не хочет, ему бы только над мирными жителями командовать да издеваться!.. Пора его приструнить!
– Да-а, – подтвердил Ахметсафа. – Командира ихнего зовут Хабри. Всю деревню в тюрьму превратил. Никого не выпускает.
– А ты как смог выйти? – прищурился Шамиль.
– Так ведь наши Каргалы, дядя, село большое, всех лазеек не перекрыть, – с достоинством ответил паренёк. – Меня дядя Давли через Сакмарку переправил и до самого Кушкульского озера на лошади проводил. Сам поспешил вернуться, очень беспокоился за наших арестованных джигитов. А я прямиком к дяде Гумеру побежал. Вот…
– Значит, надо преподать урок этому зарвавшемуся Хабри.
Шамиль открыл дверь и крикнул:
– Эй, Фёдор! Сколько у тебя человек?
– С утра было двадцать конных да сорок пеших.
– Хватит и конных. Собирай отряд, выступаем немедленно. В Каргалы… Там Хабри снова бесится, самосуд чинит.
– Что он на этот раз вытворяет?
– Я послал его проводить пропагандистско-разъяснительную работу среди населения, чтобы привлечь в наши отряды новых джигитов. А Хабри выбрал самый лёгкий путь – стращает парней расстрелом, чтобы добиться своего и пополнить отряд.
– Он и вправду расстрелять может… Помнишь одного паренька, расстрелянного в одной деревне, тоже за Сакмарой? Дело рук Хабри. Сам он, правда, не сознаётся в этом, божится, что не убивал. Сущий дьявол… Думает, что если пристрелить пару людей, то остальные на коленях к нему приползут, умолять станут, чтобы их в отряд приняли.
Тяжело было на душе Усманова, пожалел он, что отправил на задание такого недостойного сумасбродного человека, как Хабри.
– Ну, я покажу этому нечестивцу! – в сердцах воскликнул он и поднялся, проверяя на ощупь кобуру.
– Хорошо, Гумер абзый, – обратился он к книготорговцу. – Меньше слов, больше дела. Мы выезжаем… Я ведь тебя сразу узнал, бывало, не раз приходил в твой магазин за книгами.
