Тяга шакирдов к светским знаниям оказалась настолько сильной, что ученики не боялись проклятий и угроз консервативных хазратов и мулл и без колебаний шли в школу Мифтаха хальфы. К тому же, – о, Аллах! – в ауле открылась и женская школа, к чему приложили руки богатеи Хусаиновы, тоже выходцы из Каргалов, кроме того, к ним присоединился и знаменитый золотопромышленнник Закир Рамиев. Невиданное, неслыханное дело! В каргалинскую женскую школу начали приезжать девочки даже из таких больших городов, как Оренбург и Троицк! Видимо, очень уж истосковался народ по настоящим знаниям.
Но сельские аксакалы и муллы-кадимисты не думали сдаваться. Они приложили максимум усилий, обошли множество инстанций и добились-таки закрытия новометодной школы. Но рано схоласты радовались. Мир неузнаваемо, неудержимо менялся. Оренбургские баи вновь открыли новометодную школу, и снова продолжилась борьба между кадимистами и джадистами, между схоластами и реформаторами, между старым и новым… Так, в пылу этой борьбы и вошли джадисты в полосу революционных событий. Но даже в круговороте революций и гражданской войны кадимисты не переставали поносить почём зря своих непримиримых недругов-джадистов, как будто последние и явились виновниками и даже подстрекателями Октябрьского переворота и наступивших катаклизмов. Дескать, разворошили муравейник… Потревожили гнездо змеиное… Не-ет, Валькай хаджи не зря бесновался, кричал на этого мальца – в глазах подростка он видел присущую Давлетъяровым умную насмешку, прямодушие и чистоту невинности, и от этого ещё более распалялся. Щенок мустафинский! И язык у этого сорванца неплохо подвешен.
– Да, правильно, дедушка Валиулла, – ничуть не смущаясь, ответил Ахметсафа. – Я учусь у Мифтаха хальфы!
В голосе подростка чувствовались гордость и даже некоторый вызов.
Ох, как испортился мир! Где уважение к старшим? Где присущая татарам богобоязненность? Раньше такие выходки даром не проходили…
– Какой я тебе дедушка! – рявкнул обиженный азанчи. – Иди, иди, топай отсюда, негодник! Испортил вас вконец Мифтах хальфа, сбил с панталыку. Удивительно! Непонятно! Кощунственно! Зачем нужны деревенским детям какие-то география, математика и прочая белиберда. Достаточно уметь считать деньги… А уж учить русскому языку – и вовсе великий грех, святотатство, отступление от канонов ислама и шариата…
Подросток давно уже скрылся за поворотом, но азанчи всё ещё кричал, грозно размахивал тростью:
– Да-да, русский ум взбаламутил и перевернул весь мир! Далеко с русским умом не пойдёшь, ой, не пойдёшь! Который уже год люди беснуются, воду мутят, бедствиям конца и краю нет, страна до сих пор не может, да и, кажется, не хочет успокаиваться! О, Аллах!..
Из дому навстречу Ахметсафе выбежали две юркие фигурки. Это были младшие: братишка Ахметхан и сестричка Бибиджамал. Девочка обняла колени Ахметсафы и с удовольствием зелепетала: «Олы абый[8] плишёл… Мне гостинца плинёс…»
– Куда ушёл Гусман абый? – спросил Ахметсафа.
– Он на войну собилается, – важно ответила Биби, шмыгая носиком. – И Хальфетдин абый тоже в класноалмейцы записывается. Он тоже на войну собилается…
Девочка болтала, не давая брату вставить хоть словечко.
– Да-да, абый, и Хальфи абый тоже на войну готовится. Инэй[9] плачет, не хочет дядю Хальфи на войну отпускать, говолит, не уходи…
Ахметсафа в растерянности посмотрел на Ахметхана. Сообразительный братец быстро объяснил:
