Сегодня все по той же проверенной схеме.
Выпили, закусили. Закусили – выпили. Курим, ржем, травим байки.
В башке уже шумит, но мысли ясные и четкие. Еще немного можно, а потом – баста. Я меру знаю.
Кто-то из мужиков пеняет Вовке, что он держит своих женщин в черном теле. Просит позвать к столу. Алла – его жена – приходит сразу, и сразу же протягивает стакан для своей порции коньяка.
Зайца нет.
Я курю, поглядывая в сторону дома: на втором этаже свет, у Зайца там ее комната. Направо от ванны, вторая, с табличкой «Палата для буйных».
Лежит, наверное, трещит с подружкой по телефону.
— Алла, подарок дочке понравился? – стряхивая пепел в бронзовую пепельницу, интересуюсь у Вовкиной жены. – Взрослая она уже, с куклами было проще.
На мгновение Алла открывает рот, потом быстро спохватывается и не очень умело врет, что Алиса просто в восторге.
Значит вот так, Заяц, даже не посмотрела, что тебе «старик» привез?
А я старался. Даже, можно сказать, рассчитывал на благодарный поцелуй. С языком и продолжением.
Уже даже собираюсь найти причину, чтобы отлучиться, найти засранку и сделать ей внушение, почему со мной ее штучки в «игнор» не сработают, но отвлекаюсь на телефон.
Мила. Каким-то непонятным мне образом жена умеет обломать кайф, напомнив о себе как раз в тот момент, когда я готов оторваться по полной.
Извиняюсь, встаю из-за стола и отхожу подальше, примерно представляя, о чем будет разговор: «Вернулся из Парижа, со мной даже не увиделся, снова к своим мужикам рванул!»
— Мил, ну хватит, - лениво тяну я, когда она выдает всю заранее подготовленную обвинительную речь. – Я тебе погремушки привез, мало что ли?
— Мне ты нужен! – У жены срывается голос. – Марк, мы почти не видимся, не разговариваем, мы… становимся чужими людьми. Я тянусь к тебе как могу, делаю все, что ты хочешь, а ты меня… как котенка… мокрого…
Мила ревет.
Я бы мог сказать, что ее формулировки неточны, потому что я никогда не просил ее стать кем-то другим, что-то поменять или как-то под меня прогнуться. Мог бы сказать, что когда люди в браке десять лет – между ними уже давно не горит и не искрит.
Но это же моя жена. Она… ну, не чужой человек и не клубная шалава, чтобы так с ней разговаривать. Так что заталкиваю грубости в задницу, мысленно рисую большой жирный крест на своих планах поймать Зайца и, смягчаясь, говорю:
— Прости, Милка-шоколадка, чет я реально натупил. Сейчас уже выпил – за руль не сяду.
Она громко сопит в ответ, но не пытается продавить свое. За то и ценю: обычно, стоит уступить, тебя сразу начинают прессовать, стучать по башке. Мила не обостряет.
— Давай завтра в тот новый рест? Японский, забыл, как называется. Нажремся сырой рыбы и несоленого риса, напьемся саке, разобьем на счастье два набора палочек.
— Утром приедешь? – немного оттаивает жена.
— В девять как штык.
— Хорошо. – Вздыхает. – Дал же бог мужа, - уже кокетничает.
— Мил?
— Ну что? – смеется, как будто это я минуту назад отчитывал ее за невнимание и нежелание работать над укреплением брака.
— Погремушки понравились?
— Завтра скажу!
— Завтра я их сам на тебя надену.
— Дурак ты, Миллер! Люблю тебя.
Я тоже говорю, что люблю, желаю спокойной ночи и выключаю телефон.
Снова жду укора совести, потому что я уже очень давно не люблю Милу, и не уверен, что то, с чего у нас начиналось, тоже было любовью.
Зато я забочусь о ней, оберегаю и, совершенно точно, никогда не разведусь.
