Со временем люди приспособились жить вместе со смертью, насколько это вообще возможно. Они с большим уважением относились и к покойникам, и к потустороннему миру, понимая его могущество. Поэтому кладбище имело столь высокий статус. Это совершенно отдельное место, место убежища и мира. Де-факто оно пользовалось статусом экстерриториальности. Никто, даже знатный вельможа, не мог появиться там верхом или при оружии. А беглецы и изгнанники получали здесь защиту от преследования. Тут же собирались на свои сходы жители деревни или квартала, обсуждая животрепещущие вопросы; встречались молодые, проходили ярмарки и праздники урожая. Тому было и чисто утилитарное объяснение: кладбища зачастую располагались в центре города, и в условиях сверхплотной застройки были одним из немногих более-менее открытых мест.
Один из примеров, – парижское кладбище Невинноубиенных младенцев. Позже на его месте разместился гигантский рынок, – знаменитое «чрево Парижа». Среди непрерывно засыпаемых и вновь раскапываемых могил гуляли и назначали свидания. Подле склепов ютились лавчонки, а под арками слонялись женщины, предлагавшие себя за скромную плату. Какая-то фанатично настроенная особа добровольно замуровалась в келье у церковной стены. Рядом нередко проповедовали нищенствующие монахи. В день похорон, после того как помолились «всем святым», здесь же танцевали и пировали. А везде и всюду, вдоль галерей для променада, стояли гробы, валялись черепа и кости. На стенах красовались многочисленные интерпретации одного сюжета, – Пляски смерти. В нем Смерть в облике обезьяны, ухмыляясь, тащила за собой всех без разбору, – папу и шута, монаха и императора. В конце концов, самое популярное в Париже место веселья и скорби украсила огромная статуя смерти.
Время от времени под ней собирались огромные толпы детей (до двенадцати с половиной тысяч). Процессия со свечами направлялась к собору Notre Dame, а после мессы шла обратно. Ну и, конечно, в дни праздников тут было особенно многолюдно. Непреходящий ужас современного человека в то время стал обыденной повседневностью. Как повседневной была и смерть, и жизнь после смерти. Правда, по «вольности» отношения к покойникам европейцам все же было далеко до индийцев. Там в те же времена на кладбище нередко можно было увидеть сцену, когда некий гуру в позе лотоса медитировал верхом на трупе. А аскеты агхоры шли еще дальше. Они всячески показывали, что ничего не боятся и демонстративно ели и пили вино из человеческих черепов, жили на кладбищах, практиковали каннибализм и кровавые жертвоприношения. Зловещая вакханалия продолжалась сотни лет, вплоть до конца XIX века, пока безжалостным колонизаторам, хотя и с огромным трудом, не удалось наконец порушить традиционные ценности и разогнать эту веселую религиозно-трупоедскую компанию.
Духи «длинного средневековья»
Могущественные и необъяснимые силы в самых разных проявлениях, подчас жуткие и необъяснимые, сопровождали всю жизнь человека. Вот 22 апреля 1494 года около Мона скончался Филипп де Кревеккёр, тот самый, который предал Марию Бургундскую и отдал Аррас Людовику XI после трагической гибели Карла Смелого. В ту ночь во Франции засохло много виноградников, птицы кричали необычными голосами, земля дрожала от Анжу до Оверни. Повсюду, где прошла похоронная процессия, прежде чем она достигла усыпальницы в Булонь-сюр-Мэр, «происходили страшные бури и грозы, и все было затоплено – дома, овчарни, конюшни, скот и коровы с телятами».
