Вместе с тем, хотя тот же святой Франциск изнурял себя бесконечными постами, нищетой и лишениями, он не отвергал телесного, называя самого себя «брат тело», и, в конце концов, получил высшую телесную награду – стигматы, как знак отождествления с Христом (речь об этом еще впереди). Более того, несмотря на презрение к телу, в средневековье расцвел культ мощей, т.е. телесных мумий. Люди преодолевали тысячи километров, подвергаясь лишениям и опасностям, лишь бы только прикоснуться к ним или хотя бы взглянуть. На бывших святых. А в честь обычных покойников на кладбищах устраиваются торжественные церемонии, во время погребальных литургий восхваляется прошлое каждого трупа индивидуально. Само тело на протяжении всей жизни освящалось таинствами от крещения до соборования. А вот что с ним будет после окончания этой жизни – большой вопрос. Положение тела в потустороннем мире на протяжении всего средневековья вызывало жаркие дискуссии. Например, теологи бились над вопросом: обретут ли умершие наготу первозданной невинности или же после земной жизни они пребудут в белых одеждах, дабы прикрыть стыд.
В целом отношение к телу было двойственным, – как и все средневековье. Как разгульные и бесшабашные праздники, бесконечный поток веселья и богохульства, в один момент сменяемый самым строгим и благочестивым постом, как жестокая и разрушительная ярость, во мгновение ока оборачивающаяся чистосердечным и искренним раскаянием. В отношении к телу, как в капле воды, отражается вся великая эпоха.
Идеал святого
Образец святости практически не менялся на протяжении всего средневековья. Вот св. Франциск (не Ассизский, это другой Франциск), калабрийский отшельник, которого еле-еле уговорили и доставили ко двору Людовика. Пройдя все испытания, он убедил короля, что перед ним не мошенник, а самый настоящий святой.
Каким человеком был этот святой? Мягко говоря, очень необычным. При виде женщин он убегал. С детских лет пальцем не притрагивался к золоту. Спал чаще всего либо стоя, либо облокотившись на что-нибудь, волос не стриг, бороду не брил. Никогда за всю жизнь не ел ни мяса, ни рыбы, соглашаясь принимать только коренья.
Или вот монах Дионисий. Ежедневно прочитывает почти всю Псалтирь целиком. Чем бы ни был занят, даже когда одевается или раздевается, он читает молитвы. После всенощной, когда другие уже отдыхают, он все еще бодрствует. Ест только испорченное: масло с червями, вишни, объеденные улитками. Если вдруг встречает свежий продукт, то предпочитает его предварительно подготовить, то есть испортить. Например, сельдь подвешивает и ждет, пока она не протухнет, ведь «вонючее лучше, чем соленое». Любимый предмет его проповедей – бесы, яростно набрасывающиеся на умирающего. Он постоянно общается с покойниками. Часто ли ему являются их духи? – спрашивает как-то один из братьев. О, сотни и сотни раз, ответствует Дионисий. Он узнает своего отца среди обитателей чистилища и добивается его вызволения. Видения, откровения, образы наполняют его беспрестанно, однако говорит он об этом с неохотой. Он стыдится экстазов, которые испытывает в связи с разными внешними поводами: прежде всего, когда слушает музыку, иной раз – когда находится в окружении благородных людей, внимающих его мудрости и увещеваниям.
Авторитет святых был столь высок, что обладание хотя бы частичкой мощей, пусть даже самого заурядного из них считалось большой удачей. Ради этого можно было поступиться своей репутацией, да и вообще, пойти на многое. Так велико было искушение. Даже для епископа, даже для святого. Как св. Гуго из английского города Линкольн. Вот он посещает обычный нормандский монастырь Фекан. Коллеги, в знак уважения, выносят из сокровищницы самое ценное – мощи Марии Магдалены. Ничтоже сумняшеся Гуго ловко выхватывает ножик, вскрывает им защитный чехол и тут же… впивается зубами в мумию. Пока оторопевшие монахи сообразили, что к чему, он успел, хотя и не без труда, отгрызть пару кусочков, а в ответ на крики братии, довольно нагло заметил, что тем самым «изъявил сугубое почтение святой, ведь и Тело Господне он принимает внутрь зубами и губами». Спешно покинув обитель, он любовно упаковал частички Христовой грешницы в обруч, в котором хранились останки еще трех десятков святых. Тем самым это украшение представляло огромную ценность, и обладатель носил его на руке, никогда не снимая. А уж про силу благословляющей руки епископа в глазах современников и говорить не приходится. Пусть сомнительное деяние, но игра стоила свеч: мощь руки Гуго достигла почти неземной силы
