– Ты снова хочешь порушить мою жизнь? – в отчаянии воскликнул он, подняв взгляд в небо. Тогда-то он и увидел алый след от упавшего метеорита в первый раз. Его голос пронесся над верхушками деревьев и растворился, вспугнув стаю ворон. – Как пять лет назад, когда ты, неблагодарное ничтожество, отрекся от всего святого, что я тебе дал? Ты хочешь увидеть, как я тут сдохну? Никогда – помяни мое слово! Это ты подохнешь один, никому не нужный! А обо мне будут петь песни!
Томас резко клюнул носом и проснулся, все еще ощущая вонь гниющего болота. Губы у него иссохлись и треснули. В горле настолько пересохло, что язык прилип к небу и с трудом ворочался. Он понял, что сидит все на той же скамейке у дома и в той же неудобной скрюченной позе. Деревня погрузилась в кромешную темноту. Алый смог, весь день стоявший над долиной, рассеялся, и было видно, как тлеют вдалеке желтые огни аэродрома. Кое-где – кажется, на берегу реки, и в вишневом саду, и еще на старом кладбище – поднимались вверх плотные столбы дыма от свежеупавших метеоритов. Земля в тех расщелинах вздымалась и изрыгала пепел.
Но вокруг холма воздух был холоден и прозрачен. Пах серой и гарью. В багрово-черном небе Томас едва различил борозды, оставленные спасательными самолетами. Сегодня он их снова упустил. Ему думалось, что прямо сейчас десятки выживших счастливчиков поднимают на станции тост за свое вновь обретенное будущее. Должно быть, там, наверху, семейство Вейнов счастливо празднует избавление от немощного старика, подарившего им все, чем они владеют теперь. «Чтоб вы там подавились!» Придерживая руками ногу, обернутую в тряпки и обрывки платьев, Томас медленно распрямил колено и скривился: щиколотка невыносимо ныла, но он не хотел даже смотреть, вспухла ли она или, возможно, посинела. Он долго и бессмысленно смотрел в темноту долины, на расщелины, оставленные метеоритами, и представлял, как бы сейчас стрелял лисиц и лисят, а жена принесла бы ему вкусный горячий чай. Несколько раз она, кажется, позвала его ужинать, но есть ему совсем не хотелось. «Какая гадость этот хлеб из опилок и травяной сок. Лучше с голоду тут помереть. Ешь его сама!» – думал он. Постепенно он снова ушел в себя.
Сколько времени прошло – неизвестно. Томас открыл глаза, смахнув набежавшие от ветра и холода слезы, сощурился, несколько раз сжал и разжал веки. Руки и плечи у него затекли, пальцы замерзли, но только что он отчетливо услышал шорох. Возле забора был некто. Некто чужой. Томас уже протянул руку, намереваясь схватить ружье, когда через открытую калитку в сад вошел человек с агвентиловой свечой и небольшим букетом в руках. Он был высокий, плечистый, на вид молодой и, похоже, в военной форме. Свеча отбрасывала яркий теплый свет на его усталое лицо. Томас нахохлился, завернулся покрепче в плед и стал похож на взъерошенного, злобного воробья.
– Пришел нас убрать? Я даже соскучился по вашему нытью! – воскликнул он, внезапно развеселившись. – Выходит, вы унизились и до убоя стариков, которых и без вашей помощи снесет с лица Земли? Кому я тут выдам гостайну, скажи на милость, если из выживших – одни собаки? Или ты пришел по заказу нашей дорогой родни?
Человек молча поставил свечу на землю и сел рядом с Томасом.
– Если ты пришел дознаваться до проекта «Сателлит-5», то можешь сразу проваливать! – продолжал старик. – Данные о вирусах мы давно вывезли на станцию, подальше от вашего любопытного носа. Или про договорняки? Помилуй! Давай сразу пулю в лоб! Или же тебя прислали нас вывезти? Так-то мы с женой не нуждаемся в ваших подачках! Катился бы ты отсюда на станцию, сынок, пока по головке не прилетело. Ради чего шляться в самом эпицентре прилетов.
