Но как она ни старалась, сон не шел. Она считала овец, про себя напевала песенки о желтых подводных лодках, лимонах и апельсинах, о заморских садах, рассказывала себе волшебные сказки. И все же ночь, казалось, будет длиться вечно.
Вспыхнула молния, хлынул дождь, гром разорвал небо, и Кассандра заплакала. Слезы, которые только ждали случая, хлынули под темной завесой дождя.
Сколько времени прошло, прежде чем она заметила тень в дверном проеме? Минута? Десять?
Кассандра подавилась всхлипом, удерживая его, пока горло не запылало огнем.
Послышался шепот и голос Нелл:
– Я пришла проверить, закрыто ли окно.
В темноте Кассандра затаила дыхание, вытирая глаза уголком простыни.
Нелл приблизилась, Кассандра ощутила странную энергию, которая возникает, когда другой человек стоит рядом, но не касается тебя.
– Что случилось?
Горло Кассандры по-прежнему отказывалось пропускать слова.
– Дело в грозе? Ты напугана?
Кассандра покачала головой.
Нелл чопорно села на край кушетки, ее сорочка натянулась. Еще одна вспышка молнии – и Кассандра увидела лицо бабушки, узнала мамины глаза с чуть опущенными уголками.
Всхлип наконец вырвался.
– Зубная щетка, – проговорила Кассандра сквозь слезы. – У меня нет зубной щетки.
Нелл мгновение изумленно глядела на нее, а затем обняла. Девочка сперва вздрогнула от внезапности, неожиданности жеста, но тут же обмякла. Она наклонилась вперед, опустила голову на мягкую, пахнущую лавандой Нелл, плечи девочки дрожали, а теплые слезы лились на бабушкину ночную рубашку.
– Ну же, ну же, – шептала Нелл, гладя Кассандру по волосам. – Успокойся. Мы найдем тебе другую.
Она повернула голову, посмотрела на дождь, заливавший окна, и прижалась щекой к макушке Кассандры.
– Ты справишься, слышишь? У тебя все будет хорошо. Все будет хорошо, – добавила бабушка.
И хотя Кассандра не могла поверить, что когда-нибудь все будет хорошо, ей все же стало легче от слов Нелл. Что-то в бабушкином голосе подсказывало, что Кассандра не одна, что Нелл понимает, как ужасна ночь наедине с грозой, в незнакомом месте.
Мэриборо, Австралия, 1913 год
Хотя он поздно вернулся из порта, похлебка была еще теплой. Лил, храни ее Боже, не из тех, кто кормит мужа остывшей едой. Хеймиш вылил в рот последнюю ложку супа и откинулся на спинку стула, почесывая шею. Над рекой и городом прокатился далекий гром. Еле уловимый сквозняк поколебал свет лампы, выманивая из углов комнатные тени. Хеймиш проследил за ними взглядом: они прыгали по столу, вдоль стен, по двери. Мрак и свет поочередно танцевали на коже блестящего белого чемоданчика.
Потерянные чемоданы – обычное дело. Но маленькая девочка? Как мог ребенок оказаться на пристани один-одинешенек? И насколько он успел разглядеть, прелестный ребенок. Очаровательная мордашка, рыжеватые светлые волосы, точно золотая пряжа, и синие-пресиние глаза. А смотрит так, будто внимательно слушает и понимает все, о чем ты говоришь, и все, о чем молчишь.
Дверь на веранду открылась, и в воздухе образовались мягкие знакомые очертания Лил. Она осторожно закрыла за собой дверь и пошла по коридору. Лил попыталась забрать надоедливую прядь за ухо, но непокорный локон снова прыгнул на место. Хеймиш наблюдал этот жест с момента их знакомства.
– Она уснула, – сказала Лил, когда дошла до кухни. – Боялась грома, но все же задремала. Бедный ягненочек до смерти устал.
Хейм отнес миску к скамье и опустил в теплую воду.
