– Но откуда тогда он может знать…?
– Собаки брешут, – с достоинством откликнулся Карачаров и, не обращая более внимания на тяжело задумавшегося Малахова и притихшую Анжелику Андреевну, продолжал рассказ, который все биологи слушали с неослабевающим интересом.
– Думали сперва – все потонули. Потом сказал кто-то: Кешку видал, вокруг дома ходит. Решили сначала: марь, глаза застит. Да и на дом – Олешиха с семьей губу к тому времени раскатали – у Ивана ведь наследников, окромя детей, никого, никто и слыхом не слыхал, из каких они с Марьей краев до нас добирались… Бабы подманить Кешку пытались, выспросить, еду носили. Но он, вроде, умом тронулся, мычал только, кто подойдет – убегал. Лет восемь ему тогда сравнялось. Фельдшер из амбулатории приходил, хотел забрать его – да разве ж его поймаешь… Потом как-то раз ночью забрался он-таки в дом, вещи какие-то узлом сложил, и пропал.
Думали, навсегда, ан нет, объявился вскоре в зимней Ивановой избушке. И пес их дворовый, Полкан, с ним убежал. Стали они там жить. Как подойдет кто к избушке, так Полкан их за версту чует и Кешку, видать, предупреждает. Котелок на столе, угли в печке, а Кешки и Полкана и след в лесу простыл. Как уйдут гости, Полкан, опять же, знает. Кешка домой ворочается. Так и жили. Кешка силки ставил, капканы от Ивана остались, рыболовная снасть всякая, Кешка сызмальства к этому делу талант имел. Все по хозяйству в избушке было. Охотники наши, как мимо идут, от баб своих гостинчик всегда оставят: соль там, сахар, крупа. Бабы Кешку жалеют, ребенок ведь, а живет, как зверь лесной. Самого-то его редко кто когда видит, прячется он не хуже соболя. Однако, следы, да и в избушке обжито – жив, значит. Да и вы вот теперь говорите…
– Господи, да как же это! – эмоциональная лаборантка Наташа всплеснула узкими ладонями и закатила выпуклые, как у годовалой телушки глаза. – Он же совсем одичал уже. Почему же никто ничего не делает?!
– Дак кому ж делать-то? – рассудительно возразил Карачаров. – Родственников нет, милиции несподручно за мальчишкой по лесам бегать, а окромя – кому ж?
– Но ведь так тоже нельзя! – казалось, Наташа сейчас заплачет от горя и обиды. – Он же человек, ребенок…
Карачаров не счел нужным ответить на столь явно пустопорожнее заявление, и в разговор вступила Анжелика Андреевна:
– Кроме чисто человеческих мотивов, можно предположить, что этот случай безумно интересен, просто уникален с научной точки зрения… Для психологии, во всяком случае. Какие функции сохранились, какие атрофировались… Как сформировано мышление, память…
– Вот вы, ученые, и займитесь, – живо отреагировал Карачаров. – Забирайте его с собой и изучайте на здоровье.
– Гм-м…Осталось уговорить принцессу, – усмехнулся Карпов. – Сколько лет он уже…м-м-м… предоставлен сам себе?
– Да лет пять уж назад Анна-то с Иваном потонули… Да, не меньше… Ну может, четыре с половиной…
– Да… Значит, сейчас ему лет 12-13… И что же – все это время он ни с кем не общался?
– С псом своим, Полканом… Первое-то время он, вроде, не в себе был. Потом, надо думать, оклемался. Иначе не выжил бы.
– И что же – пес и сейчас с ним?
– Тут вот какая история, – Карачаров свел вместе квадратные ладони и потер их одна об другую. Раздался такой звук, как будто лист фанеры тащили по песку. – Пес-то с ним в зимовье жил – я говорил уже. Однажды заявились туда двое наших охотников, приняли как следует и заночевали. Кешка-то, как у него водится, хоронился где-то, а Полкан кругом бродил – следил, значит, когда они из избушки-то уберутся. И уж кто его теперь знает, как там у них вышло, то ли лаял он, то ли дверь скреб (холода-то тогда немалые стояли), но только один из этих горе-охотников высунул ствол, да и пристрелил Полкана…
