В наши последующие встречи мне неизменно казалось, что я вижу её как будто впервые, при этом – странное дело – уже давно зная эти нежные черты, профиль, взгляд. Каждый раз это было гораздо больше похоже на чудесное, трудно объяснимое воспоминание из неведомого прошлого, чем на мимолётное, мгновенно вспыхнувшее чувство к такому безусловно прекрасному, но изменчивому лицу.
– Ты когда-нибудь любил по-настоящему? – спросила она, присев на скамейку под высоким клёном. – Не так, когда просто влюбляются, а потом остывают, но полностью, всем существом, без остатка?
– Наверное, да. Хотя… не знаю.
– Если сомневаешься, значит, не любил. А со мной это точно было. Я думаю, то чувство навсегда останется во мне, просто будет выражаться в другой форме и к другому человеку.
– Кажется, кто-то из французов это хорошо однажды сформулировал. Сказать кому-то: «Я тебя люблю», – значит также: «Ты никогда не умрёшь».
Она положила ногу на ногу, и я заставил себя на опускать глаза на блеснувшее белизной колено. Мы немного помолчали, и я спросил:
– У тебя было много таких встреч, как сегодня?
– Ты второй, с кем я так встречаюсь. Не думала, что задержусь там. Если честно, ты очень отличаешься от девяносто восьми процентов остальной публики. Пишешь вежливо, тактично, с пробелами и запятыми. Сейчас это редкость. Не запятые, конечно, а тактичность. Вообще, удивляюсь, как часто мужчины пишут всякие гадости, иногда даже с первой фразы.
– Что же заставило тебя туда вернуться?
– Я бы и не вернулась, если бы не реальный случай. Моя знакомая встретила там хорошего человека, вышла замуж, создала семью. Вот и я решила попробовать ещё раз. Обычно ведь уже на первой встрече понимаешь, твой это человек или нет.
Услышанное ударило в меня своей зыбкой откровенностью, в которой слышалось то ли обещание, то ли признание, то ли проверка. После таких слов мне нужно было только одно: заглянуть в её лицо – но сверкнувшие неверным бликом очки-хамелеоны не позволили сделать это. Скрытые за непроницаемыми стёклами глаза, скрещенные руки и ноги – такую крепость можно было взять только приступом, и тут я отважился на уловку, уж не знаю как придуманную в моём разыгравшемся воображении. На другой конец скамьи очень кстати присела совсем юная, скромно одетая девчушка, и я, мысленно поблагодарив её за столь нежданную услугу, начал сворачивать разговор в нужную сторону.
– А мне иногда и встречи не нужно, чтобы сразу всё понять о человеке. Бывает достаточно одного имени, – сказал я. – Есть такие женские имена, которых я всегда стараюсь избегать.
– Какие, например? – вскинула брови Вероника.
– Давай я лучше на ухо тебе шепну, – ответил я, понизив голос. – А то вдруг нашу соседку по скамейке так зовут, и ей обидно станет.
Вероника, поёжившись, кивнула, но мне уже не требовалось никакого разрешения. Я придвинулся к ней, дотронулся до мягких, дрожавших на ветерке волос и, отведя их в сторону, приблизился к её уху, ощутив у себя на щеке, шее и даже где-то за шиворотом щекотливо-пушистое прикосновение, обдавшее меня отдушкой морозной хвои, исходившей от этого тела. Чтобы продлить эти восхитительные мгновения под покровом светлых волос, раскидистого сада и питерского неба, мои губы, прижатые к мочке её уха, стали непроизвольно, почти без всякого моего участия, шептать ей всякую околесицу, и она, ещё больше сжавшись и слегка покраснев, в конце концов рассмеялась, услышав произнесённое мною имя.
