– Ну, так Пушкин там с бровями? – удивляется бабка.
– А-а, вы об этом, – откидывая своё враз обмякшее тело на спинку, важничает Сергей. – Спите спокойно, ваятель той штуковины примерно наказан за сей творческий изыск.
– За что, милок? – ещё больше удивляется бабка, широко раскрывая глаза и не мигая, чем ещё больше становится похожа на собачонку, которая до сих пор сидит в сумке.
– Есть предложение: а не пробежаться ли нам по ресторанам? – громко говорит Пётр, подскакивая и ударяясь головой о верхнюю полку.
– А, чтоб тебя! – всплеснула руками бабка и выронила сумку с собачонкой. Та проворно выбралась из заключения и понеслась по вагону.
– А, чтоб тебя! – ещё громче разнеслось по вагону и вслед за собакой, оставив сумку на полу, проворно бросилась старушка.
– А что, это идея, только ты голову-то сними, а то опять звенеть по всему вагону будешь, – медленно поднимаясь и потягиваясь, говорит Сергей и тут же своей мягкой пластичной рукой показывает Семёну, что тому стоит сделать то же самое.
– Контролирующих органов нет, можно ещё и по рюмашке, – говорит он, уже не обращаясь ни к кому.
В это же время Пётр делает шаг к проходу между купе, стукается головой о притолок и, наступив на лежащую в проходе бабкину сумку, падает.
– Этому уже достаточно! – констатирует Семён, поднимая друга.
– Нет, Сеня, это только начало! – улыбается Сергей, глядя на Михаила.
В глубине вагона раздаётся лай собаки и громкий голос: – Куда с собаками!
– Вот, Мишаня, нас уже бурно приветствуют, – говорит Сергей, направляясь вслед за друзьями.
4
Михаил расстилает постель и забирается на верхнюю полку.
Старушка, запыхавшись, возвращается с собачонкой на своё место и пытается затолкать её снова в сумку, но та явно против. Вагон постепенно затихает, выключают верхний свет.
Михаил, закрыв глаза, снова возвращается к воспоминаниям о переезде в Узбекистан.
Три такси мчат их по гладкой асфальтированной дороге в сторону от Ташкента. В приоткрытые окна влетают с бодрящей свежестью новые запахи.
– Ух ты! – вырывается у Мишки. – Вот это тополя!
Алея высоченных пирамидальных тополей кажется бесконечной. В промежутках между стволами мелькает солнце. Мать, утомлённая переездом и немного расстроенная тем, что отец уже успел принять свои фронтовые, постепенно отходит и на её лице появляется улыбка:
– Надо же, а здесь ещё лето!
– А вы из Сибири, значит? – спрашивает приветливо таксист в форменной фуражке.
– Да, мы из Новосибирска, – выпалил Мишка.
– А сюда, значит, жить? – продолжает шофёр.
– Поживём – увидим, – как-то снова грустнеет мать.
А дальше были слёзы.
Мама сидела на тюках с матрацами и громко плакала.
– Куда ты нас завёз? Это что – квартира, это что – кухня? А ванная на что похожа, чёрная вся… Город тоже такой? – прорывается у неё свозь слёзы.
Отец нервно ходил по комнатам, молчал.
Даже Мишка тогда понял, что квартира сильно запущена, а южную её часть, то есть окна зала и кухни, полностью накрывает виноградник, растущий прямо под окнами, и от этого в зале даже днём темно и надо включать свет.
Мишка щёлкает стареньким, болтающимся рядом с проёмом стены грязным выключателем, но тусклая слабая лампочка, торчащая из доисторического огромного патрона, только ещё больше добавляет слёз матери. Теперь видно ещё и обои: старые, потёртые, с жирными пятнами, местами уже обвисшие. Потолок почти серый.
Новая квартира была далеко не новой и совершенно неухоженной, да ещё и с низкими потолками.
