Меня подобные забавы не привлекают. Я не ханжа, нет, но вступать в тесный контакт с окружающими не люблю. Как впрочем и не люблю, когда нарушают моё личное пространство.
Никита просит навести порядок, принести сервиз и подготовить стол к чаепитию. Сам же одевается. Уходит с Ипантеевскими и братом на крыльцо.
Провожаю взглядом его спину, в очередной раз недоумевая на тему того, что у них может быть общего. Собираю грязные тарелки. Девушка двоюродного брата Никиты, Алеся, тоже не участвующая в развлечениях, помогает мне отнести на кухню посуду. В тандеме мы быстро справляемся с задачей. Я мою, она вытирает. Так Ларисе Петровне будет меньше работы по возвращении.
– Оль, мне не нравятся эти парни, – делится Алеся своими переживаниями.
Сразу понимаю, о ком речь.
– Аналогично, – набираю чайник и ставлю его на огонь.
– Видок у них такой, будто только что освободились из мест лишения свободы.
– Если не ошибаюсь, тот, со шрамом на щеке, в прошлом году вышел из колонии.
– Кошмар! – Алеся округляет глаза. – Неудивительно, что Лариса Петровна боится за ребят.
– Часто видишь их с ними?
– Теперь да, – кивает она. – Какие-то дела у них совместные.
Дела.
Ничего хорошего, зуб даю!
– Авдеевы сегодня днём так скандалили! Мы ж со вчерашнего вечера тут. Утром дядь Семён пришёл, поддатый, – рассказывает она, ловко орудуя полотенцем. – Типа сына поздравить, а заодно и вещи свои забрать.
Что ж. Теперь понятно, почему мама Никиты была в таком состоянии.
– Сперва Лар Петровна ругалась с мужем, а потом Никита начал орать, за отца заступаться. Мол мать сама виновата, что он ушёл.
– И чем закончилось? – приступаю к мытью вилок.
– Тёть Лариса выкинула вещи дяди Сёмы во двор. Ревела тут весь день, пока готовила. Жалко её, – сочувствующе вздыхает девушка. – Никите не мешало бы поддержать мать, а он… Может, поговоришь с ним?
– Попробую.
– Вы давно с Авдеевым вместе? – интересуется она вдруг.
– Полтора года встречаемся.
– Мм… Достаточно долго.
– Почему ты спросила? – открываю коробку с сервизом.
– Просто, – пожимает плечом. – Никите с тобой очень повезло. Даже, наверное, незаслуженно повезло, – бормочет она себе под нос.
На плите кипит чайник. Выключаю, беру прихватку и собираюсь отнести его в комнату, однако в эту же секунду в пространство кухни врывается запыхавшаяся и растрёпанная Семакина.
– Оль, там такооое! – пучеглазится она. – Иди скорей погляди, что с твоим именинником делают! – цепляет меня за локоть.
– Тише ты, кипяток! – едва успеваю вернуть чайник на место.
– Это всё Кэт, хренова-затейница. Что ни конкурс, то пошлятина! – тараторит она, когда заходим в комнату.
В зале галдёж. Из колонок льётся популярная песня с непристойным текстом. Никита стоит в центре гостиной. Вокруг него девчонки. Хихикают, щебечут и верещат. По очереди к нему подходят. Целуют в разные места, оставляя отпечатки красной губной помады.
– Повторяться нельзя, – поясняет правила игры Семакина.
– Понятно.
– А так слабо? – Кэт задирает его рубашку и опускается вниз, очевидно, намереваясь поцеловать Никиту в живот.
– Я, пожалуй, пойду, – отдаю Семакиной полотенце и направляюсь к выходу. Итак излишне задержалась.
– Оль… – именинник нагоняет меня в коридоре, у лестницы. – Ты куда?
– Домой.
– Не-не-не, подожди.
– Мне пора, – хочу уйти, но он останавливает.
– Оль, ну ты чё? Обиделась, что ли? – цепляет своей ладонью мою.
– Никит, – смотрю на следы губной помады и тошно становится. Хоть и понимаю, что развлечение, но… – Я пойду, ладно?
