Н-да… Похоже, я точно где-то в жопе мира.
В небе вспыхивает залп фейерверка, и до меня только сейчас доходит тот факт, что сегодня тридцать первое декабря.
Зашибись. Чужая постель. Чужая одежда. Чужой дом и адская боль в черепушке. Не так я представлял себе эту новогоднюю ночь.
Выползаю из спальни. Дохожу до приоткрытой двери и понимаю, что удачно попал туда, куда надо. На клапан давит конкретно. Как-будто накануне влил в себя пару-тройку литров воды.
Вновь осматриваюсь.
Офигеть тут тесно. Разумовский со своей клаустрофобией точно начал бы паниковать.
Разглядываю окружающее пространство. Идеальная чистота вокруг, но как-то настолько всё бедно-убого... Простецкая плитка с цветами выложена не до конца. Страшные, абсолютно немодные светильники на стене. Дешманский унитаз, раковина, смесители. Эмаль миниатюрной ванной местами потрескалась и слезла.
Вывод напрашивается только один: хозяева дома явно не шикуют.
Откручиваю кран и мою руки. Затем выдавливаю на палец пасту непонятного происхождения и пытаюсь почистить ею зубы. Что удивительно, уцелевшие полным составом.
Щиплет. Губа-то разбита.
Наплевав на неприятные ощущения, подставляю под холодную струю воды пострадавшую морду. Это помогает немного взбодриться и привести себя в чувство.
Выпрямляюсь. Снимаю полотенце с вешалки и оцениваю свой внешний вид вблизи.
Синяки, ссадины, опухший клюв.
Звездец я «красивый».
Покидаю сортир. Иду по коридору, по звукам ориентируясь, куда держать маршрут дальше. Останавливаюсь перед распахнутыми двустворчатыми дверьми, ведущими в большую комнату.
По центру стоит стол и стулья. Напротив – древний телек, транслирующий далёкое от идеального изображение.
– Дед, ну переключи, пожалуйста! – доносится до меня звонкий девичий голос. – Не могу больше слушать про удочки и рыбацкие хитрости.
– Всё полезнее, чем пялится на этих дегенератов, – ворчит сидящий в кресле пенсионер. – Ты посотри на неё! Уже бы голая выходила. Не платье, а трусы!
– Это наша самая популярная певица, – смеётся девчонка.
– Поющие трусы! Тьфу! Срамота! И этот, гля, весь в перьях и стразах. Разве ж нормальный мужик такое на себя нацепит?
– Это сценический костюм, дед.
– Сценический костюм… Петушаро! Куда мы катимся…
– Не нервничай. Не то давление поднимется. Пощёлкай вон лучше пультом. Поищи кино.
Поворачиваю шею влево.
Так она мне, всё-таки, не приснилась?
Наблюдаю за тем, как девчонка вешает на ёлку шары, тщательно продумывая их локацию.
Откидывает светлые пряди на спину. Подтягивает рукава платья-свитера с оленями, обнажая тонкие предплечья. Берёт звезду и встаёт на носочки, чтобы водрузить её на самую макушку.
– Вооот так!
Мой взгляд непроизвольно опускается вниз и задерживается на длинных, стройных ногах, затянутых в высокие новогодние носки или чулки. Не знаю, как их правильно назвать, но выглядит это… мило.
Мило.
Ну и ну…
Чёт давно подобные прилагательные в моей голове не всплывали.
Девчонка, кстати, очень худенькая, совсем прозрачная. Как дотащила меня сюда – без понятия. Последнее, что я помню, тёмный лес и обжигающе холодный снег.
– Кхе-кхе. Оклемался, москвич? – раздаётся недовольным тоном. – Выглядишь паршиво.
– Дед, перестань!
– Оль, мож он от переохлаждения оглох на оба уха? – предполагает старик, внимательно на меня глядя. – Чёт какой-то странный, ей Богу. Как будто не слышит вопросов, которые я ему задаю.
– Прекрати, пожалуйста. Всё он слышит.
