Настя сбежала. И побег это казался ей спасением от зла, что причинили ей его последние слова на межгородском турнире, когда за кулисами она услышала правду, и тут же ей поверила, потому что он открыл ей глаза.
Логика подсказывала, что зарывать талант в землю глупо, безответственно и чуть ли не преступно, что партнер уже есть, и может быть с ним все пойдет иначе, и Москва примет богатую талантливую девочку с распростертыми объятиями, но …она не могла. Не было сил дышать, не было сил видеть больше платья в пайетках, болело сердце при виде кружащихся пар в ритме румбы или сексуального танго.
– Мамочка, прости, – в шепоте ее было много боли и страдания, и мама забыла о своем шоке, всматриваясь с молящее лицо дочери. – Я буду заниматься танцами, но в Москву не поеду, менять город не стану, тем более из-за какого-то мажора, мне не хочется уезжать, здесь мне хорошо.
– Милая, мы много работаем для того, чтобы иметь возможность видеть мир и жить там, где захотим, разве ты не согласна с этим?
– Почему не согласна? Но я и хочу остаться здесь, потому что люблю этот город…
– Я скажу отцу, – тихо произнесла мама, и снова пристально посмотрела на притихшую у ее ног Настю. Что-то здесь было не так, но противоречить дочери женщина не считала возможным. От ситуации за версту несло драмой. Решение пришло само: не трогать человека, пусть сам попробует понять, как ему быть дальше.
Настя занялась современными танцами, обзавелась друзьями, с восторгом приняла в подарок первый автомобиль. Мягким одеялом ее укрыло простое счастье, наступивший мир в душе свидетельствовал о правильности поступков.
Но в голове царил хаос. Тысячи мыслей, мешавших порой заснуть, вертели свой хоровод, не останавливаясь, и отдохнуть от них не представлялось возможным.
Она все и всегда ставила под сомнение. Пока собственный внутренний голос не произносил четкое «да», Настя выходила в мир с привязанными, словно гири к ногам, тревогами, страхами, беспокойством.
– Ты очень красивая, – просто говорили ей иногда, даже не желая получить что-то взамен, а именно просто восхищаясь и удивляясь женской красоте, наяву блестевшей рядом, как чудесное явление.
– Красива? – Настя останавливалась перед зеркалом, – ну, не знаю. Сегодня определенно нет. Мешки под глазами – это чаще спать надо, волосы что-то ломаются, бедра жирные, ну, путь не жирные, но вчерашний «Цезарь» в полдвенадцатого был лишним.
Если бы не природная уверенность в доброте людей – ведь все относились к ней с нежностью и лаской, Настя, возможно, превратилась бы в некий антипод Лидии, бестолково сомневающейся во всем на свете, во всех, в каждом, в себе, разумеется.
Умело скрывая сомнения, зная, что неуверенные в себе люди не пользуются успехом, Настя застёгивалась на все пуговицы своих брендовых вещей, тщательно укладывала белые– обязательно белые, ведь блондинки красивее, волосы; красилась, используя исключительно высококлассную косметику, и с бьющимся сердцем открывала двери в мир.
Ее город хранил ее, сам того не зная, не зная, но, словно благодаря, что стал вечным избранником этой нежной, взволнованной девочки, подсознательно тянущейся к чистоте и свету.
Даже мама, чуткая, прямолинейная, бескорыстно любящая, не осознавала, насколько не уверена в себе ее обольстительная дочь, в свои двадцать уже получившая сотню предложений руки и сердца от не последних в городе людей.
