Катя училась, росла, не привлекая внимания к своим заботам. Она, вообще, почти не чувствовала себя ребёнком. Словно кто-то невидимый провёл жирную вертикальную линию, и детство закончилось вместе с новым браком матери и рождением сестрички, осталось за чертой. Никто не делал скидку на то, что Катя ещё совсем маленькая, ей давали задания и требовали выполнения.
Сама Катя, благодаря любви и жалости к матери, измученной заботами о беспокойном ребёнке, эгоистичном муже и постоянными массажами, быстро повзрослела и приняла как данность свою новую жизнь. Она больше не играла в куклы (тряпичная любимица Маруся, которой они с мамой шили наряды из лоскутков, переселилась в старый ящик с игрушками), постепенно перестала болтаться с подружками на детской площадке. Ей было некогда заниматься подобными, как она презрительно говорила девчонкам, «глупостями». Катя спешила после школы домой, чтобы отпустить маму на массаж или просто дать ей отдохнуть.
Николай в воспитании дочки почти не принимал участия, иногда с неохотой соглашался понянчиться с Соней, но делал это с нескрываемым недовольством и потом долго и нудно бухтел, что не мужское это дело. В целом Валентина с Колей жили мирно, работали, вкалывали на даче, иногда выбирались на природу с приятелями. Муж в компании больше молчал, немного оживлялся после пары бутылочек пива, а если принимал на грудь больше своей нормы, опять замолкал и угрюмо слушал чужие речи.
– Бирюк он у тебя, мрачный и тусклый, – говорили Валентине приятельницы. – О чём ты вообще с ним беседуешь?
– Да я ж не за болтуна замуж выходила, а за работящего мужика с руками, – Валентина отшучивалась. А у самой на душе черным-черно.
На самом деле они с Николаем практически не разговаривали. Все простые действия: сходить в магазин, поесть, постирать, съездить на огород – были и так понятны и не требовали обсуждения, а других общих тем у супругов так и не появилось.
Всё чаще Валентина выбиралась в кино или по магазинам с подругами. Благо Катюша безропотно оставалась с Сонечкой. Младшая девочка росла капризной, требовательной и плаксивой. Её первые слова после традиционного «мама» и «папа» были «мне», «дай», «хочу», «ещё», чуть позже появилось слово «купи». И «кака» – для всего, что не устраивало Соню. А не устраивало девочку всё, что не было в её пользу. Она требовала новых игрушек, красивых бантов и свежих фруктов в любое время года. А если не получала желаемое, устраивала истерики, падала в магазине на пол и билась головой и ногами до тех пор, пока пристыженные родственники не обещали ей требуемое.
«Сонька опять головой об пол колошматила в магазине. Маму жалко, стыдно ей за дочку, а той хоть бы хны. Покраснела вся, как помидор, орала на весь магазин. Купили куклу. А собирались мне за кофточкой… Мама сказала, что больше денег нет. Просила потерпеть. Потерплю».
«…Противная Сонька. Как хорошо было раньше…»
«…Вот бы зажмуриться, открыть глаза, и мы опять с мамой одни. Без Соньки и без крысёныша».
Верный безмолвный друг – дневник – терпел слёзы и жалобы. Ну кто-то же должен терпеть!
Когда Соня подросла, старшая сестра пыталась объяснить ей, что в семье не всегда есть деньги на её желания и прихоти. На это младшая презрительно отвечала, вздёрнув худенькое плечико:
– Это на тебя нет, а на меня всегда найдутся! Надо уметь не только просить, но и требовать, вот и всё. А ты, пока будешь ждать, так и проходишь всю жизнь в старом платье. Я вот, например, джинсы светло-голубые хочу, такие, как у Маринки из девятой квартиры! И получу, вот увидишь!
