– Детектив, сэр, – сержант Гройсон вырвал Роунса из опутывавших его мыслей, – я пробежался по квартирам соседей, тут всё эм-м… не очень хорошо, сэр.
– В каком плане?
– Верхняя квартира, судя по всему, пустует. В соседней по этажу и напротив живут в одной семья с тремя детьми, в другой… как бы помягче… эм-м… в общем в сожительстве двое, не очень сопротивляющиеся алкоголю. И этой ночью они тоже не смогли, в общем, сопротивляться – судя по их словам. Ну и ниже квартирой та самая женщина, которая звонила.
– Я поговорю со всеми, спасибо за вашу работу, сержант. Ваша смена давно закончилась, думаю, от вас помощь здесь больше не нужна. – Детектив посмотрел на дверь злополучной квартиры. – Передайте только кому-нибудь из полицейских, чтобы оцепили площадку, а также ни в коем случае не начинали без меня. Ни в коем случае! И да, нужно, чтобы кто-нибудь обошёл ещё и дальние этажи, может, там кто-нибудь заметил что-то подозрительное.
– Так точно!
Роунс отправился опрашивать доставшихся ему по его же решению обитателей ближайших квартир, рассуждая про себя о том, что надо было это сделать как можно скорее, пока их светлые головы не придумали тысячу вариантов событий, приукрашенных собственным воображением. Райончик, в котором довелось всему этому произойти, был весьма бедным. По сути, обычный спальный район небольшого тихого городка, от которого до более-менее крупного города ехать пару часов по автостраде. Потрескавшиеся, облупленные стены в доме были расписаны различными надписями и граффити, половину которых было не расшифровать, а другую хотелось забыть сразу же по прочтении. Затхлый воздух наполнялся ароматом забитого мусоропровода – дня четыре его никто не вывозил. «Тишина и благодать, ну что за милый домишко», – подумал детектив, дожидаясь под дверью соседа из квартиры напротив.
Первые попытки выудить информацию у свидетелей оказались трудны и скудны на результаты. Опрашиваемые долго мялись, явно размышляли, что стоит говорить, а что – ни в коем случае, чтобы не навлечь на себя беду в виде повестки в суд в качестве свидетеля. А ещё хуже – кто знает, на данный момент по крайней мере, кто преступник и какова вероятность, что он не будет мстить тем, из-за кого у него возникнут проблемы? Роунс всё это понимал, разумеется, но пустая трата времени на все эти терзания и муки совести не могли не выводить из себя. Он грубо напоминал жильцам, что сокрытие информации или ложь может быть приравнена к пособничеству убийце. Хрен, конечно, это докажешь, только если адвокат ответчика забежит в зал суда сразу же после последнего урока в средней школе – иначе любым другим, хотя бы чуть-чуть подкованным адвокатом такие заявления, разумеется, будут в секунду разбиты в пух и прах, а полиция потеряет рейтинг и доверие вероятных в будущем присяжных. Если, конечно, прокурор не пошлёт их раньше с таким предложением выдвинуть дело на основании обвинения в таком идиотском духе. Но такой метод иногда действовал, и в конце концов он опросил почти всех, кроме последнего свидетеля. Той самой женщины, которая уж точно должна была пойти на контакт, раз сама лично не побоялась позвонить в полицию… Не побоялась, или же ей просто очень мешало то, что происходило в квартире наверху? У Роунса появились следующие заметки в блокнотике, с которым он никогда не расставался в рабочее время, а иногда и вне его:
