После совещания смешливая Эльза, собирая бумаги на столе, шепнула Мюллеру:
– Ты хорошо смотрелся. Шеф разозлился. А Риббентроп, так чуть не выскочил из костюма. Они тебе не забудут.
Мюллер только поморщился.
– Плевать, – тихо произнёс он. – Пусть поищут кого-то еще, чтобы бегать за уголовниками, тем более, когда большевики уже стоят у порога. Все хотят на приемах выступать, в белых перчатках, откуда и к нейтралам сбежать поближе. А с уголовников какой прок? С ними только прямо в лапы Сталина. Так что мне бояться нечего. Тошнит от их пустых речей. Нет, чтобы по делу и коротко.
Вдруг оба оглянулись, потому что за их спинами раздался громкий голос доктора Геббельса, обращавшегося к Кальтенбруннеру:
– Эрнст, как ты намерен поступить с Хорти, если он будет упорствовать? У тебя есть план?
– Отто кое-что придумал, – ответил Эрнст с грубоватым смешком. – Можно надавить на старика при помощи его родственников. Там остался этот мальчишка, младший сын Миклош. Если его похитить и некоторое время подержать где-нибудь в Дахау поблизости от крематория, этот дряхлый адмирал явно станет сговорчивее. Ведь один сын у него уже погиб. Он не захочет лишиться и второго.
– Подержать у крематория? – Эльза чуть не уронила бумаги на стол. – Сына регента Венгрии? О чем это они?
– Не суй в это свой нос, девочка. Это небезопасно, – Мюллер легонько шлёпнул папкой, которую держал в руках, по обтянутой узкой юбкой попе секретарши. – Неси документы, куда положено, а я разберусь. Не сомневайся. И держи язык за зубами. Поняла?
Эльза молча кивнула.
* * *
Когда Маренн вошла в артистическую фон Караяна, то Илона Хорти, как и ожидалось, уже была там. Графиня наклонила голову в приветствии и явно обрадовалась встрече, но ничего не сказала. Тогда Маренн вспомнила, что Илона считает её почти королевой, а ведь согласно придворному этикету начинать разговор должен именно монарх. Мало кому позволяется заговаривать с венценосной особой, не дожидаясь, пока та к нему обратится, поэтому пришлось следовать ритуалу, и Маренн произнесла первое, что пришло на ум:
– По-моему, сегодня концерт сложился весьма успешно, овации и просто дождь цветов с верхних ярусов. Не правда ли, фрау?
– Да, я совершенно согласна, – ответила Илона.
Фон Караян, окружённый поклонниками, сидел за туалетным столиком, и, чтобы привлечь внимание дирижера, Маренн положила на столик букет из одиннадцати роз нежного кремового оттенка:
– Маэстро, прошу принять скромный букет и слова восхищения от меня и моей дочери.
Фон Караян встал и, тряхнув роскошной шевелюрой, поцеловал новой гостье руку:
– Благодарю, фрау.
– Однако мне показалось, – продолжала Маренн, – сегодня оркестр играл увертюру чуть медленнее, чем, например, два года назад в Вене, или я ошибаюсь?
– Вы совершенно правильно заметили, – подтвердил дирижер с улыбкой. – Раньше я всегда убыстрял темп, ведь мне казалось, что Вагнер силен своим напором, магическим воздействием на публику. Я был уверен, что поступаю правильно, но мне говорили, что я нарушаю замысел автора. Теперь же я переменил мнение и говорю всем, что раньше я дирижировал, как пьяный, – фон Караян рассмеялся. – Вагнер теперь для меня олицетворение торжества духа. Я чувствую в нем человеческое тепло, высокий посыл и божественный свет, если хотите. Я понимаю его совершенно по-иному. В быстром темпе всего этого не передашь, и я исправляю теперь старые грехи. Надеюсь, что я двигаюсь в правильном направлении.
