Андрей остался один во дворе. Он принес из сарая еще одну охапку дров. Наколол топориком щепочек. И стал разжигать костер.
Хорошо было заниматься очагом морозным вечером, под тихим и темным небом. И делать это одному. Андрей любил одиночество. А совсем рядом, но как будто бы из другого мира, светили теплые огни двухэтажного особняка…
Андрей разжег костер – не без удовлетворения подумал, что ему удалось это сделать с одной спички. Первые пять минут (детство – самый напряженный момент в жизни любого существа, и огонь в этом смысле – не исключение) он безотлучно был рядом с ним, поддерживая и подправляя слабенькое пламя.
Тут из дома вышла Катя. Молча подошла к Андрею, обняла.
За судьбу костра уже можно было не опасаться. Алые языки вовсю лизали сложенные по-пионерски дровишки. Катя, прижавшись к Андрею, молча смотрела на огонь. Потом тихо сказала:
– А я видела, как ты его зажег. С одной спички.
– Ишь ты, глазастая, – польщенно усмехнулся Андрей.
– «Мне сверху видно все, ты так и знай…» – пропела Катюша. – Нам Валька дом свой показывала.
– Ну и как?
– Хорошо, Андрюша, хорошо. Две ванные – вверху и внизу. С джакузи и биде. Внизу – гостиная, кухня – ну, это ты видел – и еще кабинет. Вверху – спальная, детская и три гостевые комнаты. Так что все поместимся… А на нулевом этаже – погреб, тренажерный зал и гараж на две машины. Две иномарки…
Андрей молчал, задумчиво глядя на огонь.
– Андрюш?
– А?
– А когда у нас такой дом будет?
– Когда ты начальником приемной комиссии станешь. Или когда я Нобелевскую премию получу.
– А ты получишь?
– Конечно.
– Ну, тогда подождем.
Катя чмокнула Андрея в щеку и пошла назад в дом. По пути, обернувшись, сказала:
– А я все-таки начальником приемной комиссии быстрей стану.
– Поглядим! – беспечно воскликнул Андрей.
Дверь за Катюшей захлопнулась, и Андрей опять остался один.
«Кажется, тьфу-тьфу, не сглазить бы, – подумал он, – вечеринка обещает быть удачной». А ведь он не очень-то хотел сюда ехать. Андрею нравились мужские сейшны – с банькой, преферансом, спорами о политике и футболе, анекдотами и спонтанными состязаниями в остроумии. Нынешний междусобойчик был, по определению, женским.
Вечеринку организовали четыре подруги – Катя, Валюха, Настя и Мэри. Собрались в память о времени, когда они были очень молоды и отчаянны, когда они были командой. И Фомич (безусловно, симпатичный человек) тоже был из того ихпрошлого времени. А он, Андрей, вкупе с Настиным недоноском, оказывались на этом сборище ни пришей, ни пристегни. Но очень уж Катюшке хотелось (он видел это), чтобы он поехал с нею. Ей хотелось показать, что она не одинока, продемонстрировать Андрея подругам, погордиться. А это лестно, черт побери, что ты из тех, кем женщина может гордиться.
Андрей подкинул в очаг еще пару полешек. Костер полыхал вовсю.
«Трудно поверить, – подумал он, – что когда-то эти четыре девчонки, такие разные, собирались вместе каждые выходные. Жили в одной комнате. Ходили вместе в столовку. Выпивали. Кадрились с мужиками. – Да, черт возьми, наверняка кадрились – что-то об этом и в Катиных рассказах проскальзывало. – А самое главное: эти девушки были заняты тем, что прыгали с парашютом. Каждую субботу, всякое воскресенье. Все лето, всю зиму… (Только в осеннюю и весеннюю распутицу делали перерывы.) Прыгали по пять, семь, десять раз ежедневно. Неслись к земле со страшной скоростью, в бездонной выси… А по пути встречались в воздухе. Организовывали в полете всякие фигуры. По команде одной из них (а, кстати, надо бы спросить Катю, кто из них тогда командовал – Настя, наверное?..) рассыпались, разлетались в воздухе. Раскрывали парашюты. Приземлялись…»
