– Ё-ё-ё! Мать вашу, ироды окаянные. Что это такое, кто это придумал?
– Отец Фома, это придумал французский учёный Фуко, а сей маятник висит в парижском пантеоне с разрешения самого Папы римского.
– И что его так запускают?
– Для чистоты эксперимента верёвку пережгли при первом пуске.
– Семёнов, убью!
– Грешно так мыслить, батюшка!
Служитель веры схватил указку и ринулся ко мне, размахивая ей. Я вскочил с места и уклонился от первого маха, отчего указка заехала по голове сидящего передо мной Лежибокова. Я отступал и палкой досталось ржущему, словно лошадь, Беляшу.
Зажатый между рядами к задней стенке класса, я шагнул навстречу замахивающемуся попу и, ухватив его за кисть, второй рукой прихватил тому локоть и крутанул руку. Отец Фома отбил ещё один земной поклон, встретившись своим лбом с партой Джека, а я выскочил из угла. Матерясь на великом и могучем, отец Фома ринулся ко мне, а я схватил стоящую в углу швабру и занял фехтовальную позицию. В классе стоял хохот и крик.
Проходящие мимо класса директор и Горняков с удивлением уставились друг на друга.
– Что там у отца Фомы за светопредставление?
Открыв дверь, преподаватели увидели стоящего к двери спиной разъярённого и матерящегося батюшку, скрестившего с моей шваброй свою указку, при этом активно нападающего на меня.
– Отец Фома, Семёнов! Что здесь происходит?
– Батюшка представил себя ДАртаньяном и напал на гвардейца кардинала Семёнова!
– Отец Фома, прекратите, Семёнов, в карцер живо!
Толи батюшка не услышал, толи не узнал говорящего, но он развернулся к двери и с размаху треснул палкой по башке идущего разнять драчунов директора, конкретно вырубив того.
В итоге я сидел в карцере до вечера, директор, Лежибоков и Беляш щеголяли перевязанными головами, у батюшки был здоровенный шишак на лбу, а вся гимназия потешалась над рассказами об этих событиях.
На следующем уроке я сидел спокойно, а батюшка, только глянув на меня, морщился словно от зубной боли и трогал свой лоб.
«Кто будет отвечать?» – спросил отец Фома, приложившись к заветной фляге.
– Разрешите, я!
– Не кричи, голова итак раскалывается, кто я?
– Гимназист Семёнов.
– Изыди, Семёнов, видеть тебя не могу.
– Слушаюсь.
– Отвечай уж, учёный. А что, это правда, что сам Папа римский разрешил Фуко этот маятник в людей запускать?
– Так точно, сему есть документальные свидетельства, что ради науки можно маятник запускать.
– О, Господи…
Следующей боевой операцией против батюшки была очередная научная пакость. Дни были солнечные и тёплые, так что перед Пасхой на окно мы установили линзу, сфокусировали её на самый верх доски и насыпали туда горку и дорожку красного со спичек и белого из аптеки фосфора. Репетиция прошла успешно, осталось подгадать, чтобы на уроке с отцом Фомой было солнечно.
Как обычно был спор о науке и религии, который вели и другие ученики класса, когда Фома проговорил.
– И вспыхнет пламя, и очистит от ереси Землю!
Луч солнца через линзу грел фосфор, грел, да и нагрел. Именно после этих слов пламя и вспыхнуло. Ребята из класса закричали, показывая на доску.
– Батюшка, на доске пламя горит от ваших слов.
– Что такое?
– Отец Фома, пламя вспыхнуло, ересь палит!
Батюшка оглянулся и проговорил.
– Вот оно как, что Слово делает!
– Батюшка, вы аки святой, своими речами тьму разгоняете.
Отец Фома, видать, настолько обомлел от увиденного, что застыл, раскрыв рот, смотря на угасающий огонёк. Когда огонь потух, он с благоговением проговорил: «Чудны дела твои, Господи!»
