Но на фоне того, что возле него сидели военные, да и к тому же, косвенным образом участвующие в вышеописанном Николаевском инциденте, это было крайне глупо. Усугубило положение его реплики и поддержка со стороны научной редколлегии – подозрительно симпатизирующей японцам и имеющим тесные связи с ними.
Как и полагалось – риторика военных изменилась, хоть и не была излишне критической к объекту обсуждения, ведь не без японцев, хотя вели они себя как оккупанты, но иначе никто бы себя иначе и не вѐл, в обмен на просьбу помощи от белогвардейцев, не имеющих никакой политической силы за собой к 21—22 годам, весь ново названный Приамурский земский край еще держалась на плаву. Но вновь усугубив разговор, человек науки стал обвинять чуть ли не персонально генералов в том, что они сдали или даже продали Сахалин с потрохами в обмен на билет на этому судне. Но тут уже не выдержали и началось представление. Все самое интересное происходило первые три-пять минут, поломанные стулья, головы, посуда, перевернутый стол, паника и бегство мирно обедающих. Как итог – подоспевшие матросы и решение капитана о позорной для представителей высоких сословий гауптвахте. И это при том, что пьяным – и то, с преувеличением, был лишь один человек.
Генералы пытались сопротивляться решению капитана, посылая в его сторону чертовские оскорбления и пожелания, вплоть до того, чтоб этот корабль утонул к чертям собачим. Но матросы были сильнее толстых стариков. Вот так легко было сменить каюту первого класса на позорную обитель. Приступ ярости капитана корабля – Константина Львовича, не проходил целый день. Ох как же он жалел, что подписался на это дело. Он мечтал вести свой сухогруз и ни о чѐм и ни о ком не думать.
Абсурдность ситуации заключалась еще в том, что произошло это неприятное действо, испугавшее людей и нарушившее сложившийся порядок, в непосредственной близости от залива Терпения – одноименный полуостров выступающий на пятьдесят с лишним верст и образующий дугообразный залив виднелся с левого борта и был доступен невооруженному глазу. Залив открытый в 1643 году голландским мореплавателем М. Г. Де Фризом и был назван им заливом Терпения, поскольку его экспедиции пришлось пережидать здесь длительное время густой туман, не дававший возможности продолжить плавание.
Не было в тот день и привычного здесь тумана, погода вновь радовала в этом безрадостном на солнечные лучи местности. И тут такое. Да уж, терпения не хватало большинству, раз нервозность себя стала проявлять уже с третьего часа морского путешествия.
Львович, явно превышая свои должностные обязанности с одной стороны, а с другой – поступая вполне обыденно, как для такой потасовки, на вопрос старшего матроса о длительности наказания для глупцов ответил:
– Да хоть перманентно. Лишь бы не бузотѐрили. Пусть посидят; даже не корми денѐк, пусть заодно и похудеют, может научаться, раз не научились раньше, правильному поведению. Не говори мне о них, поступайте как желаете. Сейчас бы стариков успокаивать, ей Богу. Я такой дурости ещѐ не видел»
Прошедшая ночная вахта у Евгения Николаевича не дала ему в полной мере ознакомиться с добытыми документами. Отвлекаться на управление в некоторые моменты было опасно, в виду непредсказуемости ночи.
Толерантность к морфию росла, но он еще держался, платком вытирая мучительный пот, вызванный жаром от ломки. Глаза болели, хотелось спать, но он стоял на своем и изучил примерно треть от всего объема, мог и больше, но не сумел. Перед концом смены, положил документы обратно в сейф, уведомил, что они еще ему будут нужны. Кто знал, что нужные ему доктора имеют фамилии начинающиеся с последних букв алфавита, а в этой ведомости все «дела» шли в алфавитном возрастании. Он был разочарован – ни одного врача. Но он знал, что они есть, знал, иначе бы не могло бы быть. Ну как же без них? Терпение, терпение…
