С седел, понятное дело, тщательно не прицелишься, но по толпе промазать тяжело…
Дрон-младший, красавец-жених, нелепо подпрыгнул, дернул головой, словно конь, закусивший удила, и упал навзничь. Дед Плика медленно опустился на колени, зажимая обеими руками древко стрелы, торчащее у него из живота, на ладонь правее пупка. Безбородое лицо его скривилось от боли, рот открылся, но никаких звуков Трелек не услыхал. Он вообще перестал слышать звуки, словно уши ему кто-то коварный, подкравшись сзади, заткнул льняной куделью. От этого наблюдать происходящее стало еще страшнее.
Незнакомый мужик, видно из гостей, покатился через горящий костер. Одежда на нем дымилась, руки и ноги судорожно дергались, разметывая угли.
А всадники все ближе и ближе. Вот уже можно различить стальные пластинки, нашитые спереди на шапки.
Гвардия Властомира? Откуда?
Отец, Дрон-старший, метнулся в сторону, потянул кол из забора. Копье веселина ударило его под мышку, приподняло в воздух, пронесло несколько шагов и уронило в притоптанную грязь деревенской улицы.
– Спаси-и-и-и-те!!! – Истошный женский визг – уж и не разберешь по голосу, кто кричит, – ворвался Трелеку в уши, заставил зайцем метнуться в прореху между неплотно пригнанной лозой.
Парень покатился по земле, увидел мелькнувшие неподалеку желтовато-серые копыта коня. Вскочил, бросился в дом, в темные сени. Чей дом? Об этом он даже не задумывался.
Спрятаться? Укрыться?
Да нет, все едино найдут! А то и того хуже: начнут дома жечь – живьем сгоришь.
Словно в подтверждение раздалось:
– Жги! Пали!
Над плетнем проплыла рыжая с белой проточиной голова коня, распяленный криком рот в зарослях светлых волос:
– Бей! Убивай!
Толстая стрела с желто-синим оперением воткнулась в притолоку, мелко задрожала, загудела низко и басовито.
Трелек охнул, присел. Под руку ему попалось древко рогатины. С таким и дед Шершака, и отец ходили некогда на медведей, когда косматый лесной хозяин излишней наглости набирался, овцу или корову задирал. Парень схватил рогатину. Отполированное жесткими ладонями оскепище придало уверенности, заставило почувствовать себя сильным и мужественным.
Да только, когда вооруженный мальчик выбежал из сеней и увидел кружащихся по улице веселинов, размахивающих блестящими клинками, тычущих с седел копьями во что-то, распростертое на земле, отвага тотчас исчезла. Запропастилась, ровно бабка отшептала.
Он заметался по двору, одержимый одним желанием – выжить, спастись.
Как мышь в норку, юркнул Трелек в узкий проход между овином и лабазом. Рогатину, несмотря на испуг, он не бросил, волочил за собой. Длинное древко путалось под ногами, но тяжесть оружия придавала какую-никакую уверенность.
Огибая позади двор дядьки Крешана, мальчишка услышал позади топот и громкий возглас:
– Ага! Еще один попался!
Кинул быстрый взгляд через плечо.
Его настигал веселин на золотисто-рыжем скакуне. Голова у коня маленькая сухая, глаза налиты кровью, зубы оскалены, словно у волка. Того и гляди, в горло вцепится. Всадника Трелек не разглядел. Не до того стало.
Парень бросился вправо, влево, думая проскочить в узкий проход, куда конному нет дороги. Но веселин не отставал.
– Врешь, не уйдешь!
Голос еще не окрепший. Похоже, гвардеец совсем недавно из мальчишек в воины вышел.
Забежав за очередной сарай, Трелек замер как вкопанный. Прямо перед его глазами возвышалась сложенная из ясеневых бревен стена чьего-то лабаза. «Влип! По горло влип! Теперь все…»
