Понедельник, как ему и положено, выдался тяжёлым.
«Известно, что наиболее высокого мнения о своих умственных способностях придерживаются дураки, недалёкие, косные люди с мизерным жизненным опытом и отсутствием практики пользования собственным мозгом. Таково уж стечение обстоятельств, что потребности и возможности развивать серое вещество им не представилось, и оно ссохлось за ненадобностью. Вот человек и остался дураком. Впрочем, это не беда. Дурак, как и все остальные люди, может быть счастлив, богат, здоров и красив, да так, что иному и позавидуешь. В целом получается, нет ничего страшного в том, что человек вырос дураком. Но почему у него непременно высокое самомнение, вот вопрос».
Такие мысли занимали Никития Челюскина, когда он делал пересадку с Замоскворецкой линии на Краснопресненскую Московского орденоносного метрополитена.
«Очевидно, людей, которые не в состоянии понять, переварить и оценить чужую мысль, любая собственная, даже самая примитивная и мелкая, приводит в восторг и ликование, поднимая планку самооценки на головокружительную высоту. Дурак свои редкие мысли любит и знает их наперечёт».
Размышления не мешали Никитию проверяться, и он давно заметил слежку. Вчерашняя парочка опять шагала за ним. Сегодня щёки Толстого ещё сильнее наползали ему на глаза, видно, провёл он бурную ночь. С Тонким же никаких перемен не произошло.
«Советы дурака искренни и безобидны. Советы умного человека следует рассматривать с двух сторон: пользы для слушающего и выгоды для говорящего. С умным нужно держать ухо востро и представлять себе ход его мыслей. Дескать, а зачем ему, умному, мне такое предлагать? Дурак же даёт совет бескорыстно и безоглядно. Помогает от всей души и сердца, радуясь своим умственным способностям и возможности их проявить. Но советы дурака – это разговор особый».
В этот момент Никитий опять посмотрел на Толстого и Тонкого. Те не отставали, почти дыша ему в затылок и наступая на пятки. Не хотелось Челюскину отвлекаться от размышлений о дураках, а пришлось. Пора уже было избавляться от слежки.
Он поднялся наверх, на улицу, купил ненужные ему сигареты и пошёл по Пятницкой улице. Толстый и Тонкий шагали следом, рассекая всё на своём пути, как новый острый плуг за молодым, злым до работы конём.
Да кто же они такие? Что им нужно? Почему беспокойство за Нину Назарову выгнало их на улицу, пробудив интерес к Никитию? А у Никития, в свою очередь, к ним. Скоро придётся знакомиться. Парни или те, кто стоят за ними, явно жаждут поближе узнать Никития. И сам он не против встречи, хотя рассказывать им ничего не собирается. Во всяком случае, первым.
Пятницкая улица упирается в Серпуховскую площадь, чуть не доходя до неё, на правой стороне есть ремонт часов. Туда Челюскин и заглянул. Снял часы с руки и сказал, что они спешат. Старый мастер, натянув на левый глаз лупу, отвинтил заднюю крышку. Толстый и Тонкий закурили на улице перед витриной. Никитий отошёл в глубину помещения и набрал номер приятеля из Конторы, собираясь спросить про родню Нины Назаровой.
С родителями всё ясно, для того чтобы поговорить с ними, нужно поднять специальные научные инстанции. С этим повременим. А что же муж?
Бывший муж Михаил Генкин – это уже интересней. В последнее время часто приезжает с исторической родины на настоящую. И сейчас, по обмену опытом, работает в Склифе. Где?! В Институте скорой помощи имени Склифосовского, в восьмом отделении. Что за отделение такое? Отравления. Действительно интересно.
