Олег молча кивнул. Все, что он услышал, можно было бы признать всего лишь одной из сказок, красивых древних легенд, если бы не один пустяк: серебро. На севере нет месторождений серебра, и тем не менее именно оно стало основной валютой в Новгороде, наложившем свою лапу на эти земли. Именно здесь зыряне, самоеды и юраки находили под ногами сотни пудов серебра в изделиях – в бусах, кубках, чашах, просто пластинах непонятного назначения. И несмотря на то, что много веков новгородцы превращали всю собранную с туземцев дань в звонкую монету, всякого серебряного добра тут сохранилось в избытке. Этого хватило, чтобы спустя десять веков наполнить коллекции и Русского музея, и Эрмитажа, и московских кладовых. Середин сам видел в музеях пластины с четкими изображениями крокодилов или целые лотки из драгоценного металла с глубокими рубцами на днище. Экскурсоводы рассказывали, что зыряне не видели ценности в найденных корытах и из поколения в поколение рубили в них капусту, или кормили оттуда скотину, пока грязную вошву не выменивал на зеркало или бусы заезжий проповедник или чинодрал.
– Арийцы имели великий рост, светящиеся мечи, кои рубили камень и железо, они могли летать и растворяться в земле. – молвил Сварослав. – Однако же тайны сии остались в сокровищницах, а сыны небес либо умерли один за другим, либо забыли древние тайны на веки вечные.
– Забыли? – приподнял брови Середин. – Интересно, а кто тогда написал только что сожженную писульку?
В хижине из сплетенных рогов повисла неловкая тишина. Сварослав взглянул на Олега с укоризной, словно это именно он нацарапал грамоту, вызывающую из недр земных глиняных чудовищ, а из водных глубин – ловких смертоносных ящериц. Лепкос снова извлек из огня чашу и сделал несколько глубоких глотков.
– Коли ты, отрок, желаешь бросить подозрение на хранителей, то знай: вот уж более двух лет и трех зим ни един путник али паломник не ступал на святые земли Дюн-Хора.
– Да мне, собственно, по барабану, – откинулся на меха ведун и закрыл глаза. – То Сварослава беспокойство. Он боится, что земли Суздальские нечисть разорит.
– Нежити не остановятся, – сухо произнес волхв. – Опосля каждого разгрома порождения колдовской хитрости не умирают. Многие погибают, но многие по земле русской разбредаются, пахарей тревожат, скотину пугают, девок забижают, детей малых топчут. Али не ты подрядился людей от пакости нечистой оборонять?
– Я и обороняю, – зевнул Олег. – Коли где увижу монгола или ящера – там и завалю. Дурное дело нехитрое. С ночницами да оборотнями и то совладать сложнее.
– Надобно не тварей земных истреблять! – повысил голос волхв. – Надобно колдуна, нечисть сию вызывающего, к ответу призвать, жало ядовитое вырвать!
– Рвите… – снова зевнул Середин, – Я ведь его не защищаю… Я ведь только на Бабу-Ягу хоть одним глазком глянуть хотел… А там и назад податься можно… Долг за мной есть для друга одного из Новгорода. Встретиться я с ним по весне обещал…
От костра веяло приятным жаром, и навстречу теплу внешнему разливалось внутреннее – от желудка. Полуторасуточный переход сказал свое последнее, самое веское слово: лежащий на мягких шкурах Олег решил ненадолго прикрыть уставшие глаза и тут же заснул.
– Он чист, но храбр. Он не имеет покровителя, но не страшится темных сил. И к тому же, Лепкос, он послан богами.
– Меня никто не посылал, – зевнул Середин и открыл глаза.
