— И все средства хороши, не так ли? — усмехаюсь сквозь слезы. — Только не надо обманываться. Ты просто прикрываешь этим свою непорядочность, но подлость всегда останется подлостью, какими целями ее не оправдывай. Так что, да, мне этого точно не понять, — разведя руки в стороны, произношу чужим, стальным голосом: — Что ж, наслаждайся, раз считаешь, что забрала свое.
Разворачиваюсь и быстро направляюсь к выходу. Я будто в грязи вывалялась. В голове пульсирует только одно — нужно убраться отсюда подальше.
Хватаю в шкафу сумочку. Спешно обуваюсь и, словно на свободу, вырываюсь в подъезд. Не дожидаясь лифта, спускаюсь вниз по лестнице. На самой последней ступеньке, выбившись из сил, останавливаюсь и прислоняюсь лбом к холодной стене. Стараюсь отдышаться. Накрыв живот ладонью, роняю на пол горькие слезы.
Ненавижу... Ненавижу их обоих.
Сердце больно сковывает льдом.
Не знаю... еще не понимаю, как... но Ярослав никогда не узнает о нашем ребенке...
Стиснув зубы, выпрямляюсь. Теперь есть только я и малыш, а Полонский... сокрушенно вздыхаю... Полонский навсегда вычеркнут из жизни.
Едва помню, как выхожу на улицу, как вызываю такси и подъезжаю к родительскому дому. Все это время в моей голове зреет план. Я прокручиваю дальнейшие действия, представляю себе будущее, все больше понимаю, чего действительно хочу...
Я хочу вычеркнуть Ярослава из жизни. Вырвать из сердца. Стереть из памяти. Не могу ни видеть его, ни слышать о нем хоть что-то. Ни обрывка фразы, ни половины слова!
Мне больше нечего выяснять, не в чем копаться. Сегодня прямо перед моими глазами предстало безоговорочное подтверждение всем созревшим внутри сомнениям... во всей красе, на моей кухне, в футболке моего любимого.
Наши дороги с ним впредь никогда не должны пересечься.
Растратив на эмоции остатки энергии, выжатая, как лимон, я вхожу в холл особняка. Бросаю сумку на пол. Разувшись, бреду в гостиную. Я не думала, что во мне осталась еще хоть капля жидкости... Но в родных стенах слезы вновь начинают катиться по моим щекам.
Опускаюсь на диван. Закрываю лицо ладонями. Горечь и разочарование рвутся наружу.
— Нелли, милая! — слышу взволнованный возглас мамы и ее торопливые шаги.
Убираю от глаз руки.
— Все кончено, мам. Все кончено, — повторяю, громко всхлипывая.
Мама садится рядом, обхватывает руками мои плечи.
— Да что же это такое?! Что еще случилось? — в ее голосе дрожит отчаяние.
Беззвучно шевелю губами. Слова застревают в горле. Не могу заставить себя сказать вслух о предательстве Ярослава.
Мама сокрушенно цокает. Сильнее прижимает к себе.
— Как же мне это не нравится! Ты уже вся извелась! Три дня слезы льешь. Между собой нельзя допускать таких скандалов! — с нетерпеливой строгостью приговаривает она.
— Не переживай, больше не будет скандалов. Ничего больше не будет, — мрачно произношу, вытирая слезы. Немного отодвигаюсь, чтобы встретится с мамой взглядами. — Мы расстались. Навсегда. Ярослав предал меня. Никогда... никогда его не прощу, — говорю, а у самой сердце сжимается от тоски.
Я просто не в состоянии обсуждать подробности. Кажется, не вынесу этого физически... Хочу скорее вырваться отсюда... Больно осознавать, но даже общество мамы меня тяготит.
Всматриваюсь в ее беспокойное, потемневшее от огорчения лицо и понимаю, что утаю правду о беременности. Мама ни за что не отпустит меня, если узнает о малыше. А я не вынесу ее пусть искренней, пусть доброй и участливой, но все же, жалости. Это слишком больно. Слишком мучительно.
