Ему бы голубые глаза да «пшеничную» шевелюру, и рисуй с него плакат идеального советского человека – труженик, честный партиец, верный, надежный друг и спутник жизни. Штамп или живой человек? А что творилось тогда в его душе, Маша так и не узнала, и теперь очень об этом жалеет. А может, Герман и сам не был готов рассказать ей что-то главное о себе?
И все-таки порой случаются моменты, которые вдруг заставляют взглянуть на иное событие былых времен с другой стороны и переосмыслить его значение. Не так давно, проходя по Университетской аллее на Воробьевых горах, Маша вдруг очень захотела подойти и дотронуться рукой до ствола липы на правой стороне перед фасадом здания. Почему? Просто те две липы были ее и Германа липами! Они были посажены ее руками! А ведь строители могли сделать это и без ее помощи! Но тогда ее лип там бы не было! И она остро почувствовала, как нужно и важно для самого человека сделать и оставить после себя что-то хорошее, не ожидая ничьей благодарности. Это было ее маленькое счастье – деревья прижились и еще долго будут зеленеть всем на радость.
После третьего звонка Германа Маша, наконец, твердо решила пойти. Во-первых, она не собиралась обижать его категорическим отказом. Он всегда был верным добрым другом и никогда ни в чем не отказывал. Во-вторых, она сама соскучилась по «своим» ребятам, и любопытство разыгралось. Ну, а в-третьих, мама права. Хватит вести затворническую жизнь, не надо растравливать свои раны. К тому же он приглашает не в ресторан, а к себе домой, значит, обстановка будет домашняя, и можно будет немного расслабиться. А не понравится, всегда можно уйти. И Маша стала настраиваться на праздник.
Однако предвкушение приятной встречи омрачалось каким-то подспудным волнением. Столько лет не виделись! Лишь бы «ребята» (Боже, уже все давно взрослые мужики, замужние дамы, а для нее все «ребята»!) не стали выискивать на ее лице следы усталости, обид на жизнь и не начали бы ее жалеть. Только не это. Пусть лучше помнят, какая она была хохотушка. Сколько раз их «философ» на лекции пересаживал ее с подружкой на первую парту, чтобы своим смехом они не отвлекали аудиторию. Однако Маше он все прощал. Наверное, симпатизировал. Потому что она чаще и быстрее всех разгадывала его литературные загадки – то Эдгар По, то Василий Курочкин, то братья Жемчужниковы… Возможно, были и более начитанные, но память у нее была такая, «репейная» – зацепит и, нужно-не нужно, хранит в своих закромах. Вот такой пусть и помнят.
Ради этого она и с мамой посоветовалась, какое платье ей надеть. Яркое не хотелось, а вот свое любимое черное, очень даже скромное, но с бабушкиным кружевным воротником казалось ей в самый раз. В нем она чувствовала себя опять той, прежней – молодой, даже красивой. Но главное – независимой! Ведь с тех пор, как она выскочила замуж в конце третьего курса, она почти никого не видела. Ни в компаниях не встречались, ни по работе. Если только случайно.
Глава 3
Неожиданный поворот
Недалеко от дома Германа был любимый москвичами театр. На расчищенном от снега тротуаре по вечерам всегда толпился народ в ожидании «лишнего билетика». Опаздывавшие к началу спектакля решительно проталкивались к входным дверям, так что Маша предпочла обойти эту кипящую нетерпением толпу по мостовой и едва не угодила под машину. Легковая юзом скользила по укатанному шинами снегу прямо на нее. Маша буквально прыгнула обратно на тротуар, едва не сбив с ног стоявшего к ней спиной мужчину. Тот резко обернулся, чтобы выругаться, но увидев ее лицо, только крикнул: «Смотреть надо, куда прыгаешь!».
