Иногда к сестре приходили подруги и, закрывшись в ее комнате, подолгу трепались обо всем, что происходило в их насыщенной жизни. Луппе каждый раз подслушивал их истории, приложив ухо к двери сестры. В основном разговор был ни о чем, но, бывало, Луппе выносил из их трепа что-то интересное. Так он узнал, что Сесилия давно запала на некоего Мишку и что этот Мишка был очень необычным человеком.
Вокруг Мишки вращались все самые интересные истории. Да что там истории! Вокруг Мишки вращался новый, невероятный, фантастический мир, яркие образы которого будоражили фантазию Луппе.
Безусловно, Луппе повзрослел за прожитый год и смотрел на определенные вещи в своей жизни совсем иначе, чем раньше. Родные были для Луппе единственным связующим звеном с миром по ту сторону забора. Миром, который манил его все сильнее и сильнее, о котором Луппе думал все чаще и чаще. Он с тоской смотрел, как Сесилия уходила в школу, и, несмотря на ее равнодушие, с радостью встречал сестру, когда она возвращалась. Он любил, когда мама приносила из мира по ту сторону забора что-нибудь вкусное, когда отец приезжал оттуда на разных машинах, а иногда привозил что-нибудь интересное, ему нравился даже почтальон, приносивший газеты, но больше всего Луппе любил ходить с мамой в магазин.
Мать брала его с собой по выходным и всегда покупала ему какие-нибудь сладости. Эти дни были самыми яркими, самыми желанными, самыми долгожданными. Остальные дни тянулись унылой чередой.
В один из таких дней мать пришла с работы на обед и спросила у бабушки:
– Сесилия еще в школе?
Та молча кивнула.
– Как придет, пусть пообедает да поросятам даст, – сказала мама, – и курям с гусями, потом травы нужно кроликам надергать, а после – уроки делать.
Бабушка снова кивнула и, по обыкновению, поставила перед матерью полную тарелку супа.
После обеда родители ушли на работу, а бабушка принялась за мытье посуды и уборку. Часы между тем пробили два раза, и через несколько минут в дом вошла Сесилия.
Вроде бы она вела себя как обычно, но что-то в ее поведении было не так. Быстро пройдя на кухню, она сунула в рот кусок хлеба и ушла в свою комнату.
– Обедать иди, – повелительным тоном произнесла бабушка, – а потом поросятам дай, мать сказала.
Проигнорировав ее слова, Сесилия закрыла за собой дверь.
– За стол садись! – голос бабули звучал громче и настойчивей. – Кур с гусями покормить еще надо и кроликам травы нарвать.
Сесилия не реагировала. Вскоре она, к удивлению Луппе, вышла в своем лучшем платье чуть выше колен и, усевшись у зеркала, долго себя рассматривала. Она тщательно причесывалась, мазала губы помадой матери и красила ресницы тушью. Периодически Сесилия вскакивала и выглядывала в окно, а затем снова хваталась за расческу и укладывала волосы.
– Куда малюется?.. – подметая на кухне пол, бормотала бабушка, изредка поглядывая на внучку из кухни. – Есть когда будешь?
– Щас… – произнесла Сесилия и, посмотрев на часы, рванула к двери.
С интересом наблюдая за сестрой, Луппе выглянул в окно. Сесилия выбежала во двор и, открыв калитку, вышла на улицу. Ее поведение очень заинтриговало Луппе, и он немедленно проследовал за ней. Смяв сандалии на пятках, он прошел по двору и, подойдя к калитке, прислушался. За забором слабо слышались голоса.
С любопытством выглянув со двора, Луппе уставился на открывшуюся ему картину.
За калиткой у забора стояла Сесилия, а перед ней, прислонившись к частоколу спиной, стоял Мишка Зин.
