Заметки на собственной шкуре - страница 37

Кто бы что ни говорил сегодня про советскую власть, надо признать: праздники наше руководство тогда умело отмечать с размахом. Начиная от первых парадов тачанок на Красной площади и заканчивая митингами у сельсовета заброшенного сибирского села, где лично я сообщение ТАСС про выход в открытый космос Алексея Леонова прочитал при керосиновой лампе. Праздники обставлялись с такой помпой, что казалось именно Первое мая и есть тот самый последний день Помпеи. По главной площади каждого населенного пункта страны проходили в торжественном марше школьники, наряженные велосипедистами, футболистами или былинными богатырями. С неба белоснежными гроздьями падали парашютисты. Ну а вечером – праздничный салют во всех городах-героях. Всё это делалось для того, чтобы каждый советский человек ощущал на себе заботу КПСС и запомнил эту заботу навсегда. Чтобы сохранилась эта забота не только в памяти, но и в голове, печенках и селезенках. И плевать, что на демонстрацию этого человека гнали под страхом лишения премии или очереди на квартиру. Главное – чтобы был праздник! И никаких гвоздей!..

Вот таким гвоздем в моей памяти и в моих печенках осталось празднование 70 лет Великого Октября у нас на КАТЭКе. 70 лет! Событие было вселенского масштаба. За неделю до этого события из горкома по пять раз на дню прибегали секретари-инструкторы справиться, как проходят репетиции предстоящего концерта. Не криво ли висят шторы. Заменили или нет цветы в горшках на подоконниках. Не мало ли посыпали песочку в деревянном сортире во дворе Дома культуры? Не дай бог, кто-нибудь поскользнется в туалете в такой праздничный момент. Ноябрь все-таки. Короче, забот у них было полно. От них еще требовалось, чтобы мы, работники Дома культуры, так сказать прониклись. Чтобы почувствовали ту ответственность момента, который подобает великому событию. И не приведи господь, если от нас будет исходить запах даже недельной давности перегара.

В общем, шестого ноября в 19.00 всё было готово. Полный зал народа, попавшего в зал исключительно по пригласительным билетам. На сцене длиннющий стол для президиума. Скатерть. Графин. Сзади сверкает блестками из бронзы великий вождь с протянутой рукой. Ленты. Цветы. И висит на заднике огромнейший транспарант: «И вновь продолжается бой!» Сейчас будет доклад. Потом награждение. Вон уже и почетные грамоты лежат на уголке стола волнительной стопкой. А за сценой… В одной кулисе толпится хор ветеранов, человек шестьдесят. Уже накрашенный, напомаженный и снявший бигуди. В другой тоже хор, но уже воспитанников школы искусств. Этот хор тоже накрашенный, но без бигудей пока, слава богу. В третьей кулисе сверкают коленками молодые танцовщицы. Девушки хихикают что-то свое, поглядывая в соседнюю кулису. А в соседней кулисе над чем-то ржут волосатые балбесы-эстрадники. Они до сих пор не верят, что им разрешили спеть на таком высоком собрании шлягер «Не сыпь мне соль на рану». Перестройка все-таки сказывается. Сосредоточенно парами и поодиночке степенно ходят солисты, поглядывая в бумажки и повторяя текст. И среди всего этого великолепия ходит ваш покорный слуга. Художественный руководитель всего этого безумия. И царь. И бог. И козел отпущения. Я в ответе за всё!

И вот в зале гаснет свет. На сцену поднимается почетный президиум во главе с первым секретарем горкома КПСС. Рядом с ним лавирует представитель крайкома. Да-да! У нас всё, как у больших! Семьдесят лет (семьдесят!) советской власти – это вам не конь начхал. Аплодисменты. На трибуне докладчик. Всё! Понеслась, родная. «Гхе-гхе. Дорогие товарищи! Семимильными шагами идет по стране перестройка. Благодаря Центральному комитету…» И вдруг ко мне подходит директор нашего ДК, красавица наша Инна Вадимовна. «Какая она все-таки красивая», – успеваю подумать я, и… И говорит она мне такое, от чего у меня озноб даже сейчас, когда я это пишу. «Саша! Ты только не волнуйся и не кричи». Я замер. «Перед хором в самом начале выступит детский вокально-инструментальный ансамбль». Я думал, что я ослышался. Чего-чего? «Саша, перед хором споют дети». У меня столбняк. «Ты только не ори. Я понимаю, что так не делается, что так нельзя. Но есть мнение…» И она ткнула своим красивым пальчиком в сторону бюста Ленина. «Они проездом. Им некогда. Они должны срочно ехать дальше. Они дипломанты детского конкурса!» И тут я начинаю понимать, что от меня хочет мое начальство. «Инна, – кричу я, – ты же понимаешь, что раньше хора нельзя выпускать ВИА, хоть и детский! У тебя же институт культуры! Это же против всех законов искусства! Это же как должностное преступление! Это же диверсия, Инночка! Хоть стреляй, хоть вешай меня, не пущу их на сцену раньше хора». Она что-то мямлит. «Нет, я сказал!» Она уходит. Меня трясет от возмущения, но я знаю, что я прав.