Шашкин любил Зиночку, ведь она совершенно бесплатно приносила в клинику «Газету» с телепрограммой на всю неделю. Два пятьдесят чистой экономии. Зиночку Шашкин любил, но не любил, когда Лёля говорила с ней по телефону в рабочее время, ведь тогда Лёля отрывалась от приёма, а это могло урезать кассу на 15—20 рублей, не дай Господи!
Лёля пошла вставлять маленькой болонке под хвост градусник, мурлыкая под нос финскую народную песенку собственного сочинения:
На курорте Ёлла-Палла
Тетя Эрва отдыхала.
Дядя Эрвин к ней приехал
Стали вместе отдыхать…
День разгорался. Больные зверьки подтягивались. Касса росла. Шашкин считал деньги. Крупные капли пота покрывали его лоб, шею и могучие волосатые руки.
– Николай Анатольевич, помогите мне, пожалуйста! – позвала шефа Лёля.
Шашкин с сожалением оторвался от бумажек и монеток и вошел в большой кабинет. Разъярённая кошка норовила выцарапать Лёле глаз.
– Подержите её, Николай Анатольевич, я укол поставлю. Совсем она меня замучила. Только осторожнее, совершенно дикая…
– Ничего, еще не таких быков в куриные кубики «Кнорр» загоняли, – пробасил Шашкин и прижал к железному столу зверушку. Животных Шашкин особо не любил, но очень уважал, как источник трудовых доходов.
Зазвонил телефон. Звонила жена Шашкина:
– Коля, пришли сантехники, кран починили. Сейчас проверяют бачок в туалете. Просят пятьдесят рублей. Давать?
– Ни в коем случае! – страшно закричал в трубку Шашкин, – Я немедленно выезжаю! – И стремительно вышел. Возникла пауза – ни зверушек, ни начальства, и Лёля позвонила в «Газету» Зине:
– Зинуля? Ушёл Шашкин. Вы сейчас чем занимаетесь?
– Почту разбираем с Тёмой и Лидой. Лёля, это просто шедеврально! – кипятилась Зиночка. – Хочешь, зачту?
– Давай, если недолго.
И Зинаида озвучила:
– «Работая на лыжной базе „Березка“, в летнее время нет снега и мы в отпуску с марта по октябрь…» Лёля, я с ума на этой работе сойду, ей-богу!
– Поздно, Зинаида, ты уже! – смеялась в трубку Лёля.
– У меня тут еще масса подобных перлов. Так ты зайдешь? – просительно протянула Зина.
– Нет, вряд ли. У нашего шефа сегодня критические дни, так что работать надо будет до упора, а потом настроение точно будет испорчено после церемонии вручения. Завтра созвонимся, ладно?
– Ладно. Я тебя очень люблю, Лёля.
– И я тебя, Зина. Пока.
«Критическими днями» в ветполиклинике называли дни зарплаты. В эти дни Шашкин был раздражён, зол и подавлен. Ему было страшно жаль расставаться с деньгами, заработанными ветврачами за неделю. Но деньги раздавать приходилось. Сердце Шашкина обрывалось, ладони липко потели. Он знал, что в эту ночь точно не уснёт.
В поликлинику вошла женщина. Без собаки, без кошки, без обезьяны и даже без канареечки. Это несколько настораживало. Лицо её было вроде бы знакомо Лёле. Женщина сняла большую лохматую шапку и под ней обнаружилась Алёна Семёновна Дружкова, местный скульптор, художница Дворца культуры.
– Здравствуйте, Алёна Семёновна, – искренне обрадовалась Лёля, – Вы неважно себя чувствуете?
– Да нет, Лёленька, спасибо, вроде всё нормально. Меня беспокоит Герда…
Герда, любимая спаниэлька Алёны Семёновны, была «дамой в годах», как и её хозяйка. Недавно Герде минуло десять лет. В поликлинике скульптор с собакой появлялись нечасто, но с доктором Лёлей дружили семьями.
– Лёленька, что-то Герда в последнее время чудит, – полушёпотом загадочно произнесла женщина-скульптор. – Она усыновила кусочек наждачной бумаги! Она холит его, лелеет. По утрам даже на прогулку выходить перестала! Носится с бумажкой своей, как с дитём малым, уже третью неделю и никого, даже меня, к ней не подпускает! Это нормально?
