– Благодарение Богу, мне не грозит такая опасность, – ответила Матильда. – Разве ты не знаешь, скольких искателей моей руки он отверг?
– И вы благодарны ему, как преданная дочь, не правда ли, госпожа моя? Но все же представьте себе, что завтра утром отец пригласит вас в залу совета, и там рядом с ним вы увидите красивого молодого рыцаря с большими черными глазами, высоким и чистым лбом и густыми кудрями смоляного цвета; короче говоря, госпожа моя, увидите юного героя, похожего на портрет Альфонсо в галерее, перед которым вы просиживаете часами, не отрывая от него глаз.
– Не говори так легкомысленно об этом портрете, – прервала Бьянку Матильда. – Я признаю, что он вызывает у меня необычное восхищение, но не влюблена же я в раскрашенный холст. Личность этого добродетельного князя, уважение к его памяти, внушенное мне матушкой, молитва, которую она, не знаю почему, просила меня произносить над его гробницей, – все это, вместе взятое, укрепило меня в убеждении, что моя судьба так или иначе связана с чем-то, имеющим отношение к нему.
– Боже! Как может это быть, госпожа моя? – воскликнула Бьянка. – Я всегда слышала, что ваша семья и семья Альфонсо никак не связаны между собой; и, честное слово, мне непонятно, почему ее светлость посылает вас и утром и вечером, в холод и сырость молиться над его гробницей; ведь он в календаре не записан как святой. Если нужно, чтобы вы молились о чем-то, почему ваша матушка не посоветует вам обратиться к нашему достославному патрону святому Николаю? Я уверена, что правильно делаю, молясь ему и прося послать мне мужа.
– Может быть, меня бы это затронуло не столь глубоко, – сказала Матильда, – если бы матушка объяснила мне, почему я должна так поступать. Но она молчит, и эта таинственность внушает мне… я не знаю, как это назвать. Так как матушка никогда ничего не делает из прихоти, я уверена, что здесь кроется какая-то роковая тайна. Охваченная безысходным горем из-за смерти брата, она обронила несколько слов, которые намекали на это.
– О, дорогая моя госпожа, – вскричала Бьянка, – какие же это были слова?
– Нет, – сказала Матильда. – Если мать невзначай обмолвится словом, которого не хотела произносить вслух, дочери не подобает повторять его.
– Как? Она пожалела о вырвавшемся у нее слове? – спросила Бьянка. – Уверяю вас, госпожа моя, вы можете доверить мне…
– Мои личные секреты, если они будут у меня, могу, – прервала ее Матильда, – но секреты моей матери – никогда. Дочь не должна ни видеть, ни слышать – ей положено следовать указаниям матери.
– Ах, госпожа моя, ясно как день: вы рождены на свет, чтобы стать святой, – отозвалась Бьянка. – Бесполезно сопротивляться своему призванию: в конце концов вам все-таки не миновать монастыря. Вот госпожа Изабелла – та не так скрытничает со мной, как вы: она позволяет мне говорить с ней о молодых людях; а когда однажды замок посетил красивый и статный рыцарь, она призналась мне, что хотела бы, чтобы ваш брат Конрад походил на него.
– Бьянка, – сказала Матильда, – я не позволяю тебе неуважительно говорить о моей подруге. У Изабеллы живой и веселый нрав, но душа ее чиста, как сама добродетель. Она знает твою наклонность к пустой болтовне и, быть может, иногда поощряла ее, чтобы рассеять тоску и скрасить уединение, в котором отец держит нас.
– Пресвятая Богородица, вот оно снова! – испуганно вскричала Бьянка. – Неужели вы ничего не слышите, дорогая госпожа моя? В этом замке наверняка водятся духи!
