– Теперь я узнала, кто это, госпожа Матильда, – шепнула Бьянка. – Это, конечно, тот самый молодой крестьянин, и бьюсь об заклад – он влюблен. Ах, какое прелестное приключение! Пожалуйста, госпожа моя, давайте испытаем его. Он не знает, кто вы, и принимает вас за особу из свиты вашей матушки.
– Как тебе не стыдно, Бьянка! – произнесла Матильда. – Какое право мы имеем бесцеремонно проникать в сердечные тайны этого молодого человека? Мне кажется, что он добродетелен и прямодушен; он говорит, что несчастен; разве этих причин достаточно, чтобы им распоряжались, как своей собственностью? И с какой стати должен он откровенничать с нами?
– Боже, как мало знаете вы о любви, госпожа моя! – возразила Бьянка. – Ведь для влюбленных нет большего удовольствия, как говорить о тех, по ком они вздыхают.
– Что ж, ты хотела бы, чтобы я стала наперсницей какого-то простолюдина? – молвила Матильда.
– Хорошо, в таком случае разрешите мне поговорить с ним, – попросила Бьянка. – Хотя я имею честь состоять в свите вашей милости, я не отроду занимаю столь высокое положение. Кроме того, если любовь уравнивает людей различного звания, она также поднимает всех над их обычным состоянием: я уважаю всякого влюбленного молодого человека.
– Замолчи ты, несмышленая! – приказала Матильда. – Хотя он сказал нам, что несчастен, из этого не следует, что он обязательно должен быть влюблен. Подумай обо всем, что произошло сегодня, и скажи – разве нет других несчастий, кроме тех, что вызывает любовь? Незнакомец, – обратилась она к молодому человеку, возобновляя прерванный разговор. – Если ты не сам виноват в своих несчастьях и если только в силах княгини Ипполиты что-либо исправить, я берусь обещать тебе, что она будет твоей покровительницей. Когда тебя отпустят из нашего замка, найди святого отца Джерома в монастыре, что возле церкви святого Николая, и поведай ему свою историю настолько подробно, насколько сочтешь это нужным: он не преминет осведомить о ней княгиню, которая по-матерински заботится обо всех нуждающихся в помощи. Прощай! Мне не подобает долее вести разговор с мужчиной в столь неподходящий час.
– Да хранят вас святые и ангелы, любезная сударыня! – ответил крестьянин. – Но, ради бога, скажите, можно ли бедному и безвестному человеку осмелиться просить вас еще об одной минуте вашего внимания? Будет ли мне даровано такое счастье? Окно еще не закрыто… Можно ли мне спросить вас…
– Говори быстрее, – сказала Матильда, – уже наступает рассвет; хорошо ли будет, если пахари, выйдя в поле, заметят нас? Что хотел бы ты спросить?
– Не знаю, как… Не знаю, смею ли я… – с запинкой произнес незнакомец. – Но то сочувствие, которое проявили вы, говоря со мной, придает мне смелости… Могу ли я довериться вам, сударыня?
– Господь Всемогущий! – воскликнула Матильда. – Что ты имеешь в виду? Что хочешь ты доверить мне? Говори, не робея, если только твой секрет таков, что добродетельное сердце может быть его хранителем.
– Я хотел бы спросить вас, – сказал крестьянин, набравшись духу, – правда ли то, что я слышал от слуг: в самом ли деле знатная молодая особа, их госпожа, исчезла из замка?
– А зачем тебе это надо знать? – насторожилась Матильда. – Вначале твои слова свидетельствовали о благоразумии и подобающей серьезности мыслей. Ты что же, пришел сюда выведывать секреты Манфреда? Я ошиблась в тебе, прощай!
