Очень важный для меня разговор. Ни Григорий Евсеевич, ни я не подозревали, к каким последствиям он приведёт.
Я «включилась», наконец, в учёбу. Жизнь полна до краёв. Утром ежедневные лекции, после них – занятия в читальном зале университета, в Белинке, а по вечерам и в паузах между учёбой либо ко мне приедет кто-нибудь из друзей, либо я еду к ним в УПИ.
Дружба, родившаяся в 10-м классе, развернулась на все пять лет учёбы в вузе. Она была для меня настоящей «отдушиной».
Наша компания – система открытая, в неё постоянно вливались новые люди и застревали в ней. «Заводилами» были мы с братом Геннадием. Нам было от восемнадцати до двадцати четырёх лет, пока «кипела» эта молодость.
Постоянно рождаются новые идеи, планы, а сколько путешествий! Вернувшись с юга, я «заразила» туризмом многих на нашем курсе и за его пределами. Почти каждую субботу-воскресение – походы, и в дождь, и снег… Потом к нам примкнут ребята из УПИ.
Что мне дало общение с этими юношами? Я научилась видеть в них таких же, как мы, людей. Ведь, начиная с 5-го класса, мы учились в женской школе, и мальчиков надо было открывать заново. Никогда-никогда я не смотрела на них, как на «женихов» и тем более как на «любовников».
Товарищество! Какое магическое слово! Гена Семёнов, Гера Ярцев, Виктор Рябов, Слава Рябов, Володя Дударев (пусть земля ему будет пухом), Рита Татаурова, Ира Федодеева, Борис Сторожев… и много-много других.
У дружбы, у товарищества особая аура, особая форма неэгоистической любви. Её не следует путать ни с чем!
Студенческое братство! Я верна ему и сегодня! Я счастлива, что у меня это было. Это навсегда.
Отношения с мальчиками чисты, целомудренны. С ними можно говорить обо всём: о смысле жизни, о самом важном, о самом главном.
Вскоре у меня появится отдельная комната в этом же доме, письменный стол, старинный диван, книжная этажерка, оставшаяся в память о Люде, её настольная лампа с белым абажуром.
Господи! Как, в сущности, мало нужно человеку, чтобы быть счастливым!
Помню, мне стало жаль мальчишек, которые в УПИ лишены литературы так же, как меня в УрГУ лишили любимой математики. Первое время я бегала к Марии Николаевне, у которой всегда припасена заковыристая задачка, и каждый раз уходила от неё довольная своим решением.
Собираясь у меня, мы часто читаем вслух. Запомнилась почему-то одна «Олеся» Куприна.
Я до смешного щепетильна в вопросах преданности нашему товариществу.
Однако кончилось тем, что почти все мальчики нашей компании объяснились мне в своих чувствах, а все девочки влюбились в Геннадия. Там дошло даже до драм.
Виктор Рябов слыл эрудитом. Молчалив, улыбчив, невысокого роста. Зачастил как-то он к нам домой – и всё один.
Однажды попросил налить в стакан воды.
«Тебе сейчас будет дурно!»
Налила.
«Я люблю тебя», – выпалил он и сам выпил воду.
Он и не подозревал, как «обидел» меня: мало ли кто мне нравился?! Например, Рафик! Да и вообще, в те годы мне постоянно кто-нибудь нравился. Однажды выяснилось, что я «влюблена» в пятерых! Так что теперь, предавать друзей?!
Пришлось Виктору выслушать мою длинную проповедь о святости товарищества, о верности, дружбе и т. д. Но он ещё долго донимал меня письмами, стихами, а однажды, провожая меня (я ехала к тётке через лесок), он после моего ухода почему-то упал в снег и отморозил руки. Мы навещали его в больнице, я маячила где-то сзади, считая себя виновной в его болезни, но оставалась непреклонной.
