Терминологический переворот случился в начале 20-х годов. Кому-то пришло в голову, что для обозначения подобных населённых пунктов нужен какой-то особый термин. Термин возник очень быстро – их стали называть словом «киббуц». Корень этого слова был тот же, что у слова «квуцá», означало же оно «собирание чего-либо вместе». В оборот термин вошёл очень быстро, и вскоре большинство даже забыло, что когда-то сельскохозяйственные коммуны именовались по-другому.
Споры по поводу происхождения термина ведутся до сих пор. Не ясно до конца ни его авторство, ни происхождение – кто-то утверждает, что он был придуман заново, а кто-то – что так изначально именовалась одна из хасидских церемоний. То есть, общество как-то всё-таки существует, но точка, в которой сходились бы интересы всех, лежит явно не в лексикографической плоскости.
По словам Жорж Санд, «Простота – это то, что труднее всего найти на свете; это крайний предел опытности и последнее усилие гения». С этим высказыванием трудно спорить – если посмотреть на любую сферу человеческой деятельности, найти простоту будет труднее всего. С самого начала своей истории человечество, не жалея усилий, стремится усложнить всё, что только можно. Практическая польза от этого совершенно не ясна – если вообще существует, её никто даже и не ищет.
Одной из областей, в которых человечество достигло весьма впечатляющих успехов в усложнении всего и вся, является география. Похоже, что немалое количество географических названий изначально создавалось с намерением максимально затруднить их запоминание. Зачастую одного названия оказывалось недостаточно, и у ряда мест появлялись названия альтернативные. Возможно, в ряде случаев это даже имело какой-то смысл, но наиболее заметным результатом было появление дополнительных сложностей и создание путаницы.
В большинстве языков этот процесс происходил постепенно и незаметно. В иврите ситуация была принципиально иной – инициаторы его «оживления» поставили себе целью максимально быстро сделать его пригодным к повседневному использованию, а значит, и в предельно короткое время создать всё то количество сложностей, которые в других языках создавались в течение столетий.
Одновременно, надо было реагировать и на изменения, происходившие в окружающем мире параллельно форсированному усложнению языка. Причём, изменения эти происходили не одно за другим, а, зачастую, одномоментно и в больших количествах. Когда в 1918 году закончилась Первая Мировая война, пришлось срочно придумывать ивритские названия для новых государств, возникших на перекроенной политической карте Европы. И основную проблему создала случившаяся в России революция.
Если для России название в иврите уже было – «Русия», с ударением на первый слог, то прилагательное «советский», введённое в обиход новым режимом, требовало творческого подхода. Его и проявили – в полном соответствии с принципом минимизации количества иностранных слов в языке. От ивритского существительного «моацá» (совет) было образовано прилагательное «моацти», и странное явление, появившееся на месте большей части бывшей Российской империи, стало именоваться «Русия ха-моацтит».
Но исторический процесс ставил перед специалистами по языку новые задачи. Несколькими годами позже руководство Советской России решило провести большую реформу, в ходе которой, помимо прочего, поменяло название государства. Ответственные за пополнение словаря иврита откликнулись и на это, но, в полном соответствии с высказыванием Жорж Санд, пошли по максимально сложному пути.
