– Ну, и к какому выводу пришли? – спросил я Бугра, осмотрев сделанные им фотографии мертвого ефрейтора-вурдалака.
– Насильственных следов смерти не обнаружено, – сказал он. – Наверное, пьяный был, пошел за чем-то в Урелики и по дороге замерз.
– Значит, версия с убийством отпадает?
– Да, – кивнул Бугор, – эта отпадает. Но другая подтверждается.
– Какая?
– Что Бог есть и все видит. Даже то, что творится на Чукотке.
То, что Бог есть и видит, что творится в батальоне, это хорошо – замполит наш совсем спивается. Но таких, как Шевков, у нас еще несколько, и они пока живут и свирепствуют.
За месяц до моего появления в столовой сделали брагу, нажрались и устроили тотальный мордобой. Специально в воспитательных целях – чтобы молодым служба раем не казалась. А на этой неделе ДПЧ обнаружил кан с брагой на пеленгаторе. Она еще не забродила как следует. Конфисковали. Но наверняка этот же самый кан уже снова где-то в укромном месте стоит.
В самой службе ничего плохого нет. И когда мы ее несем, то еще как-то на нормальных солдат похожи в нормальной армии. А когда служебные обязанности заканчиваются или забрасываются – старик раскрепощается, а молодой съеживается.
В одиннадцать, как положено, отбой, свет гаснет, казарма погружается в сон. ДПЧ, заглянув, наблюдает неукоснительное соблюдение устава и, довольный, уходит. Я появляюсь в казарме после двенадцати – спектакль уже в полном разгаре.
Взвод молодых выстроен в шеренгу. Тянутся по стойке «смирно», одеты наполовину – нижнюю. Перед ними с важной физиономией вышагивает младший сержант Левченко. Остальные со своих коек наблюдают. Все, вроде, по уставу – старослужащие наставляют новобранцев. Причем круглосуточно.
– Ну что, молодь гребаная, как сейчас на гражданке? – с интересом спрашивает Левченко.
– Нормально, – неуверенно отвечают молодые, не зная, чего ожидать дальше.
– И чем вы там занимались? Нам интересно, что за смена пришла. Можно из вас настоящих воинов сделать или вы все маменькины сынки. Водку-то хоть пить умеете, или только газировку?
– Водку, конечно… Умеем…
– Может, вы такие орлы, что уже и девочек успели потрахать? Да и не по одной? Вот ты, Морев, сколько девочек трахнул?
– Я не помню, – опасливо бурчит Морев.
– Две? Три? Пять? Десять? Сколько? – допытывается Левченко.
– Не помню. Я не считал.
– Во как! Значит, без счета, – разводит руками сержант. – Посмотрите на этого полового гиганта! – обращается к публике, на глазах превращаясь из благожелательного наставника в оскорбленного турецкого султана, в чей гарем проник рядовой Морев. – Пока мы гнили на этой долбанной Чукотке, давились синей картошкой, замерзали в стужу, охраняя рубежи нашей Родины, этот гад наших девочек трахал без счета!
Старики даже привстают на своих койках, чтобы получше рассмотреть этого негодяя Морева.
– У-у, гад! – зловеще гудит казарма.
И по морде.
Действие второе. Те же и Морев с разбитой губой.
– Рядовой Глазко!
– Я.
– Значит, пока мы Родину защищали, ты на гражданке наших девочек трахал?
– Никак нет, товарищ младший сержант! – бойко отвечает Глазко. – Разве можно! Они вас ждут. Мы их сами не трогали и другим не разрешали.
– Слыхали?! – растерянно поворачивается Левченко к публике. – Это что же творится?! Мы здесь последнее здоровье теряем, гнием заживо! Кислорода не хватает! Сгущенки не хватает! Мы отсюда импотентами вернемся! – и, взывая к справедливости, свирепеет до покраснения. – Наши девочки тоскуют! Им, бедненьким, трахаться надо, а не с кем! Они страдают! А этот козел – сам не ам и другим не дам!
