И дождался.
Вонючая теплая волна хлестнула мне в лицо и накрыла с головой по пояс. Я даже представить не мог, что простой советский солдат может блевать на такие расстояния!! А он еще и еще! Но уже не достал.
Если вас никогда не облевывали, вам не понять. Омерзительнейшее ощущение, когда чужая блевотина стекает по лицу, груди! И до смерти обидно – ну почему в меня?! Полно народа вокруг, и гораздо ближе лежат, причем большинство внизу, что намного удобней – блюй на кого хочешь! Так нет, сволочь, через весь проход, да на такой же высоте!.. Правильно старики говорят – таких надо маслать! Скорее всего, этот придурок сухой картошкой обожрался, хотя даже самому тупому ясно, что ее нельзя много есть. Но таким баранам, как этот, лишь бы брюхо набить!
Испытав сильнейший стресс, ушел я из казармы насовсем. Оборудовал себе ночлег на рабочем месте. Самый большой Лешин стол облюбовал себе под кровать. На ночь обставляю его рефлекторами – никаких матрасов не надо. И утром хорошо – постель не застилать.
Тихими вечерами, когда офицеры в своем ДОСе, солдаты в казарме, а на ПЦ и пеленгаторах идет круглосуточное боевое дежурство, можно и музыку послушать. Хорошие у американцев песни, а у нас слышимость. На том берегу есть маленький город Ном, а в нем аж две радиостанции. И все мы здесь: штатские и военные, офицеры и рядовые, разведчики, пехота, пограничники и моряки на северном побережье Берингова моря – любим американские песни, хоть и не положено, записываем их и развозим пленку по всему Союзу, чтобы и дома слушать.
If we make it through December
God plans inner warmer time, I know.
It’s the coldest time of winter
And I shiver, when I see the falling snow, —
донеслось с другого берега.
Вот уж, действительно, про нас песня! Нам бы, советским воинам-первогодкам, декабрь пережить, а дальше легче будет. И вообще, как я заметил, у американцев много песен про нас. Хотя, казалось бы, откуда они знают, как мы здесь живем и чем дышим? Удивительно! Американские песни помогают советским воинам выживать в Советской Армии!
Но не всем.
День начался, как обычно. Офицеры – кто корпел над своей справкой, как добросовестный Леша, кто глазел по сторонам, кто курил. Все было спокойно. Приближался обед. И вдруг что-то случилось. Словно шелест какой-то прошел в нашей разреженной кислорододефицитной атмосфере. Потом офицеры побежали на улицу. Тут же в приоткрытую дверь заглянул Саша Белов.
– Биб застрелился! – шепнул и исчез.
Он застрелился прямо перед штабом. На своем боевом посту. Поставил автомат на очередь, упер его прикладом в землю, навалился на дуло и какой-то щепкой надавил на курок. Ему прошило левую сторону груди тремя пулями. Это случилось совсем рядом, но мы даже не услышали выстрелов.
Ни для кого не было секретом, почему он это сделал. Все всё знали. Два месяца его систематически избивали и не давали спать. Он пытался вздремнуть при любой возможности, иной раз даже в самых неподходящих условиях и позах. За это избивали еще сильней. Он постоянно ходил в синяках, как сомнамбула, с трудом передвигая конечности, и уже не мог выйти из этого круговорота служебных обязанностей, унижений, побоев и бессонницы. Реальность стала принимать какие-то новые странные качества.
Конец ознакомительного фрагмента.
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
