– О-о-о, поверь, Хабибуллина не жертва. И вообще, мне сейчас не до нее. Дел по горло.
– Ну ты же все знаешь. Не поверю, что не навел о ней справки. То, что я прочла в ноутбуке, мелочь. Ты ее уже досконально пробил и изучил. На молекулы разобрал, – вздергивает свою яркую бровь. – А теперь мучаешь. И сам, кстати, тоже мучаешься. Ты очень дерганый. Тебе это несвойственно, – делает свой гениальный вывод, а вместе с ним глоток черного кофе.
– Откуда ты, такая умная, нарисовалась? Соль лучше подай.
– Белый яд, – протягивает солонку.
– Вкусный яд.
– Так что? – Стефа смотрит на меня выжидающе.
– Не вяжется, – барабаню пальцами по столу, – там что-то было. Что-то, что хорошо скрыли.
– В плане?
– Я пока не понял. Но думаю, если доберусь до правды, то быстро нейтрализую Мельникова.
– Какая-то тайна, да?
– Она самая.
– И твоя Луиза к ней тоже причастна?
– Скорее всего. Не зря она такая зашуганная.
– Но при этом она сделала первый шаг, – не унимается Королёва.
– Она избавилась от долга.
– Ты сказал ей об этом до или после секса? Вот-вот, – Стефа касается взглядом часов на моем запястье и с присущей ей легкостью поднимает руки вверх. Лениво тянется к потолку. – Я хочу на нее посмотреть, – потирает ладони друг о друга.
– На кого?
– На Луизу, конечно. На тебя я уже за сегодня насмотрелась, Вяземский.
– Зачем?
– Женское любопытство. Так где я могу ее найти?
– В телецентре.
– Окей. Тогда наведаюсь туда сегодня же.
– Заняться тебе нечем.
– Тут ты прав, нечем. Еще кофе?
– Валяй.
20. 20
Клим.
Это было похоже на манию. Чистейший наркотик, от которого происходит срыв башки. Она оказалась слишком близко, когда совершенно не следовало этого делать. Стефа права, у меня опять сорвало планку. Напрочь.
Восемь лет назад, когда я свалил из города, думал, что сдохну. Она настолько въелась в кровь, мысли. Я бредил ей. Видел в прохожих и сходил с ума от отчаяния. Ее глупый выбор не удивил, скорее окончательно разочаровал. Она выдрала мое сердце со всеми артериями, но я продолжал думать о ней. Маниакально. Постоянно. Бегал марш-броски на запредельный километраж и все равно никак не мог вытряхнуть эти гнилые воспоминания. Они отравляли организм всецело. Рвали внутренности на куски. Поднимали из глубин моего сознания ту тьму, что пряталась там долгие годы. Я боролся с собственной тенью и ярким девичьим образом. Два противника, две чаши весов. Перепутье.
Лишь спустя время ее стройный силуэт начал расплываться. Покрываться пятнами. Стал далеким, где-то даже безликим. Воспоминания больше не отдавались внутри каким-то странным теплом с примесью жгучего яда. А позже и вовсе перестали всплывать в памяти. На плечи свалилась тонна работы. Я должен был сосредоточиться на другом и не допустить ни единого прокола.
Шесть лет чужой жизни. Последние шесть лет с людьми, к которым поначалу испытываешь неприязнь и отторжение. Потом привыкаешь. Когда тебя внедряют, то дают установку. Ты следуешь ей все время, что находишься в работе. Но человеческий фактор все равно продолжает играть большую роль. Ты проникаешься: шесть лет – это огромный срок.
Федеральная служба безопасности1 не вербует кого-то вроде меня. Но всегда бывают исключения. Я одно из них. Мой настоящий отец был офицером. Погиб при неизвестных обстоятельствах. Точнее, при скрытых секреткой2. Но, когда у тебя появляется доступ, ты можешь узнать о причинах гибели подробнее. Первая – он копал под Мельникова, еще тогда. Страна развалилась, и отчим начал быстро подниматься вверх. Вторая – отец был правой рукой Мельникова. И третья – он был кротом3. Его вычислили и зверски убили. Мельников убил. Человек, за которого в дальнейшем моя мать вышла замуж.
