Мне пришла в голову очередная шутка, и я вернулся в спальню. Презервативы грудой лежали на прикроватной тумбе, и я взял один, распечатывая его на ходу.
Ганс даже не хрюкнул, пока я приспускал штаны у него на заднице и заталкивал под трусы скользкую резинку. Конечно, по уму надо было совать глубже, но я вообще-то брезгливый, даже смотреть на волосатый мужской зад было противно, тем более трогать.
– Надо было туда еще кефира немного плеснуть для натуральности,– раздался голос у меня за спиной.
Обернувшись, я увидел свой утренний кошмар – уже в прозрачном розовом халатике. Впрочем, отмокнув в ванной, блондинка вышла оттуда если не безмятежной, то хотя бы не такой злобной мегерой, что разбудила меня утром.
– Давай, пока он не очухался,– согласился я.
Она, метнувшись к столу, вложила мне в руку бутылочку айрана. Я снова оттянул штаны с трусами у нашего колхозника и аккуратно плеснул туда белой жидкости.
Ганс промычал что-то грозное, даже плечами повел, будто перед ударом, но глаза так и не открыл.
Потом я сел в кресло у окна и стал смотреть, как блондинка наносит на себя боевую раскраску.
В дверь постучали. Я встал, но блондинка выскочила в коридор первой, что-то там буркнула, потом хлопнула дверью, повозилась в коридоре и наконец появилась в гостиной с тележкой, полной графинчиков с соком и тарелок с какой-то снедью.
– Ну, чего уставился? Садись жрать, олигарх хренов! – сказала она, установив тележку ровно между нашими с ней креслами.
Я налил себе стакан сока и выпил его под бдительным взглядом изумрудно-зеленых глаз. Интересно, настоящие или это цветные линзы? На гражданке мне доводилось читать о поразительных достижениях гламурной медицины.
– Ты тоже не Ирина Абрамович, подруга,– сказал я в ответ на явный упрек.– Кстати, тебя как зовут-то?
Зеленые глаза напротив зажглись знакомым огнем, и я заранее виновато вскинул руки, заодно прикрывая лицо от возможного нападения.
– Николь меня зовут! Ты что, олигофрен? Не можешь запомнить одно слово? Николь, мля!
Потом она схватила со стола лак для ногтей и таки кинулась на меня, остервенело выкрикивая:
– Ща я тебе, уроду, на морде твоей костлявой все подробно нарисую. Надолго запомнишь, козлина!
Я успел поймать ее за руку, но кресло сильно накренилось, и мы оба упали на пол, причем она, зараза, оказалась сверху. Халатик призывно распахнулся, и я совершенно рефлекторно притянул ее за талию поближе к себе и поцеловал в грудь. Ее грудь пахла чем-то еле уловимым, одновременно знакомым и вроде бы чуждым, неземным.
Николь опешила, и я, воспользовавшись замешательством вероятного противника, поцеловал ее в грудь еще несколько раз.
– Но-но, боец! Такой команды не было,– сказала она с притворной строгостью, однако совсем не сопротивляясь моим домогательствам.
В дверь постучали, потом еще раз, и Николь скривила лицо.
– Твою мать!.. Уходить отсюда надо,– сказала она с совершенно пацанскими интонациями, и я вдруг подумал, как приятно с ней было бы грабить банк.
Дверь в коридоре отворилась, потом к нам в гостиную сунулась любопытная мордашка горничной, тут же пискнула, убравшись назад, и мы услышали, как хлопнула дверь номера.
– Убирать приходили. Может, ты продлишь номер на вторые сутки? – ехидно поинтересовалась Николь, слезая с меня.
Тревога опять подняла меня на ноги – сейчас и впрямь накроют, суки. Денег нет, значит, в комендатуру сдадут, как пить дать.
