Через два часа мы свернули с шоссе, и изрядно пропетляв по полузаброшенным деревням, навигатор вывел нас к цели нашей поездки.
– Добрались, – облегченно выдохнул я, припарковавшись на стоянке рядом с большим экскурсионным автобусом.
Окружающий вид завораживал. Раскинувшиеся вокруг огромные меловые холмы, между которых петляла узкая дорога, по которой мы подъехали, старые неестественно изогнутые деревья, которые вдвоем не охватить, поросшие незнакомыми мне грибами – всё было так непривычно мне, городскому жителю. Татьяна беспрерывно щёлкала фотоаппаратом, а я испытывал какое-то странное чувство. Чувство, знакомое мне с детства, волнующее и пугающее.
Мне было всего семь лет, когда мама оставила меня у прабабушки на неделю и уехала на конференцию. К ней приходили разные люди, всегда поздно вечером. Меня отправляли спать, а прабабушка в дальней комнате с запертой дверью лечила людей от чего-то непонятного. Доступ туда мне был строжайше запрещен, но когда ребенку запрещают что-то, представляющее интерес, он ни за что не смирится с этим. А я был на редкость вредным и упрямым. Две ночи я пытался подслушать, что происходит в закрытой комнате, и на третью мне повезло. Прабабушка забыла запереть дверь, я просунул любопытный нос в комнату и замер от ужаса.
Она стояла, склонившись над человеком, лежащим на кровати, и руками вытягивала у него из груди комок чего-то черного, трепыхающегося. Как только она отделила это от бессознательного тела, комок начал расти в размерах, злобно шептать непонятные слова и повизгивать. Я оперся рукой на столик, так как мои ватные от страха ноги отказывались меня держать, и случайно умудрился зацепить старый железный будильник. Он с грохотом покатился по полу, обнаруживая моё присутствие.
Комок, выросший до размеров футбольного мяча, вырвался из рук растерявшейся старой женщины и заметался с невероятной скоростью по комнате. После очередного зигзага он пролетел прямо через мое лицо, опутав его липкой мерзкой жгущей паутиной. Я заревел и кинулся к прабабушке.
– Теперь ты всегда будешь видеть сокрытое, дурачок, – горестно прижала она меня к себе. – Ох и тяжко тебе придётся.
Я рассказал эту историю из своего детства Татьяне, пытаясь развлечь её. Она внимательно выслушала и что-то отметила в электронной записной книжке, сказав, что теперь у неё ко мне ещё больше вопросов.
Монастырь – музей располагался в недрах большого мелового холма, не самого грандиозного из других окружавших его. Сверху над ним кладбище, на первый взгляд гораздо более позднее, чем сам он.
– Интересно, зачем селянам тащить своих усопших вверх, могли бы внизу кладбище устроить? – задумчиво спросил я у своей спутницы.
– Сейчас нам на экскурсии всё расскажут, – Татьяна выхватила в толпе собирающихся туристов экскурсовода, девушку приятной наружности в сером пальто, и предъявила наши билеты.
– Все собрались? – громко спросила экскурсовод, охватывая привычным взглядом толпу, точно пастух, осматривающий бестолковую отару баранов.
Мне пришло на ум это сравнение, когда компания молодых людей начала фотографироваться на фоне входа в пещеры.
Наша сопровождающая ненароком попала в кадр и рассердилась.
– Съёмка разрешена, но чтобы людей в кадре не было, – сказала она и повела нас вырубленными в меловой породе узкими коридорами. Невысокие проходы, до двух метров высотой и местами такие узкие, что мог пройти только один человек. Через каждый поворот коридора горели тусклые желтые фонари, на стенах виднелись плохо затертые выцарапанные местными вандалами надписи.
