Записки. 1917–1955 - страница 13

Около двух часов дня в большом Екатерининском зале, переполненном толпой, состоялось объявление ей о вступлении во власть нового правительства. Сказали речи Милюков и Керенский. Первый из них упомянул об ожидавшемся отречении Государя и заявил, что царем будет Алексей, а регентом Михаил. Эти снова вызвали недовольство в зале. Вообще, можно сказать, что если бы отречение Государя и передача им власти наследнику или Михаилу Александровичу состоялось не позже вечера 1-го марта, то монархия, быть может, продержалась бы, но в этот момент то, что было возможно 1-го, 2-го было уже невозможно осуществить. И вот в отношении к речи Милюкова это и проявилось очень ярко. Еще вечером 1-го Совет рабочих депутатов соглашался на сохранение монархии, а 2-го вечером это было невозможно.

Кто же вошел в состав Временного правительства? Скажу прямо, что по тому настроению, которое было в те дни, рассчитывать на лучшее правительство было невозможно. Все члены его были люди и лично, и политически безусловно порядочные, многие из них обладали крупным умом, некоторые и необходимыми знаниями, но у них не было ни у кого того административного опыта, без которого управлять страной невозможно. А затем некоторые из них, пришли к власти с большим запасом теоретичности и отсутствием чувства жизни, которое необходимо всякому государственному деятелю. Главою правительства был избран князь Львов, долголетний руководитель Земского союза, а еще раньше бывший недолго председателем Тульской Губернской Управы.

Мне с ним пришлось встретиться раньше всего раза 2-3, но по делам Красного Креста я имел немало случаев знакомиться с характером его политической деятельности. На меня он производил впечатление человека неглубокого и очень узкого. Как премьер он оказался никуда не годным. Даже его сотоварищи по партии теперь быстро в нем разочаровались, признавая его чрезмерно безвольным. Один из видных кадетов с отчаянием говорил мне про него уже в начале мая: «Ведь это гибель России, что у нас во главе правительства сидит этот Манилов». Из среды кадетов вышли и министр иностранных дел Милюков, и земледелия Шингарев. За 10 лет нашей общей работы в Думе у меня составилось вполне определенное впечатление о них, но очень различное. Шингарев был человек очень живой и очень способный, могущий быстро усваивать себе новые мысли и новые воззрения, словом, это был человек, из которого при большой практике мог выработаться крупный государственный деятель. К сожалению, на посты министра земледелия, а потом финансов он попал, не имея до того никакого административного опыта, а пока он его приобретал, часы пребывания у власти кадетских министров уже были сочтены. Шингареву пришлось сперва ведать и продовольственный делом, причем ему пришлось в первые же дни разойтись с Громаном и К^>о.

Именно в эти дни еще в Таврическом дворце я как-то встретил его, когда он выходил из комнаты продовольственной комиссии. На мой вопрос, что там творится, он раздраженно ответил мне, что люди, незнакомые с делом, хотят там все сделать по-своему. «Ну да я даю им делать по-своему, пускай на деле увидят, что это не такое простое дело». Еще осенью 1916 г., Шингарев, как я уже писал, был сторонником повсеместного создания продовольственных комитетов, сверху вниз, начиная с губернских и до волостных включительно. Теперь эту меру он и осуществил. Потребовав крупных средств на свое осуществление, она дала, однако, очень плачевные результаты. В первые недели после революции, когда еще сказались результаты мер, принятых при Риттихе, продовольственное положение несколько улучшилось, но затем стали сказываться результаты новой организации, и к осени запасы опять начали исчисляться днями. Учрежденные после революции комитеты, в деле распределения продовольствия проявили себя сравнительно недурно, но в роли закупочных органов оказались ниже всякой критики. В роли министра финансов Шингарев не успел себя зарекомендовать ничем, хотя для этой должности он подходил гораздо более, ибо в течении 10 лет был одним из наиболее работящих членов думской бюджетной комиссии.