Записки. 1917–1955 - страница 16

Принятие Гучковым должности военного и морского министра было, несомненно, большой ошибкой. Не только левые, но частью и буржуазные круги ему не доверяли, и посему проводить что-либо восстанавливающее порядок в армии, сразу подорванный приказом № 1, он был не в состоянии. Бороться с пропагандой мира он уже не мог, ибо это сразу объявлялось контрреволюцией или империализмом. И вот ему пришлось, в сущности, быть в течение полутора месяцев только свидетелем постепенного развала армии, а отчасти и участником его, ибо он первым начал массовую смену командного состава, идя сверху. Несомненно, что большинство смененных им вполне этого заслуживали, но иные вполне могли быть оставлены на своих постах, а главное, что выбор их заместителей тоже был далеко не всегда удачен, что и сказалось в течение ближайших же месяцев. С шедшей же наряду с этим сменой командного состава по воле солдат, Гучков справиться не мог: он только писал приказы, воспрещавшие ее, а удаление начальников шло по-прежнему, и не только в войсках, но и в центральных управлениях министерства, где писарями было устроено наблюдение за их офицерами, которые не могли теперь откровенно говорить друг с другом, не убедившись, что их никто не подслушивает. Если бы Гучков пользовался доверием Совета рабочих, а теперь и солдатских депутатов, то, быть может, и удалось бы справиться с этими трагическими явлениями, но при том явном недоверии, которое он всюду встречал, он мог лишь идти по течению, и армия и флот все более и более разлагались.

После апрельских беспорядков в Петрограде Гучков покинул министерский пост и был заменен Керенским, но спасти положение уже никто не мог бы, и сам Керенский меньше, чем кто-либо другой. Таковы внешние контуры деятельности Гучкова, но если меня спросят, что он за человек, к чему стремился и чего хотел, то я буду должен по совести сказать, что я этого не знаю. Вспоминается мне один разговор времени довоенного в среде группы октябристов: все мы сходились в том, что мы верим в Гучкова, но вместе с тем все признавались, что уверенности, что у него нет какой-то задней мысли, скрытой от нас цели, нет. Особенно эта мысль стала крепнуть после его забаллотирования в Думу на выборах 1912 года, после которых он резко полевел и стал расходиться с большинством партии.

Из октябристов в правительство вошел еще в качестве Государственного Контролера Годнев. Врач по образованию и приват-доцент Казанского университета, он занял в Думе совершенно своеобразное положение наблюдателя за формальной, внешней законностью издаваемых правительством распоряжений. Вместе с тем, много времени посвящал он работе по рассмотрению отчетов Государственного Контроля по исполнению Государственных росписей, будучи председателем соответствующей комиссии. Это был человек идеальный для изучения деталей любого вопроса, для того, чтобы проследить в мелочах то или иное злоупотребление. В Думе он в течении 10 лет занимался контрольными вопросами, почему понятно его избрание на пост Государственного Контролера. Здесь он оказался по общим отзывам не на месте. Широкого государственного понимания назначения государственного контроля у него не нашлось, зато мелочности, которой он отличался уже в Думе, была масса. До революции в Думе все настаивали на выделении Гос. Контролера из состава Совета министров, дабы придать ему через это большую независимость, и настаивали на установлении принципа несменяемости всех чинов контроля. Главными проповедниками этих принципов были именно Годнев и Шингарев, теперь оба члены правительства, и, однако, оба эти начала проведены в жизнь не были. В правительстве Годнев проявил податливость и нежелание расстаться с властью.