– Да может… Может ну его, а?
– В смысле «ну его»?
– Ну, нафиг? Ты сам целый, чё тебе ещё надо? Погоди, отдышись, проспись, там уже подумаешь свежей головой.
– Чё думать-то? Это ж не левые люди какие. Мы с ней… Не знаю уже, сколько.
– Да это понятно. Но сам-то… Ты ж сам там пропасть можешь. А так хоть… Не знаю, блин. Так хоть сам живой останешься, стопудово.
– А нафиг мне самому живому быть просто так, скажи?
Сказав это, Аркадий посмотрел на меня плывущими, беспросветно пьяными глазами. Но за блестевшей в свете кухонной лампы пеленой алкогольного одурения в его взгляде читалось что-то настолько трезвое и ясное, что я, как ни старался, не смог придумать к этому подходящего описания. Он был подавлен, был в смятении, но несмотря на это, он точно знал, что составляет смысл его существования даже в этой новой, бессмысленной реальности и ни секунды не сомневался в том, что ему нужно делать дальше.
– Только слыш, это… Я многого прошу, наверное, а ты и так много сделал. Но я всё-таки попрошу, потому что иначе никак… – Аркадий взял долгую театральную паузу, которая, несмотря на всю свою внешнюю наигранность, в сущности своей была бесконечно искренней.
– Ну чё? Говори.
– Мне, наверное, бабло нужно будет. Или драгоценности какие. Чтоб откупиться. Они по-любому там, если держат их, просто так не отпустят. А я перебить всех не смогу – я ж не Рэмбо. И не этот… Как его? Джеймс Бонд. Типа, прокрастс… Прокрстк… Про-красть-ся я не смогу тайком и их выкрст… выкраскс… Ну, ты понял, короче.
– Понял, – ответил я.
У матери с отцом был тайник с валютой и драгоценностями, местоположение которого я знал, хотя они сами мне о нём никогда не говорили. Всё, что они сберегали на чёрный день, было в ящике комода в их спальне. В том самом ящике с нижним бельём, в котором не стал рыться лысый мужик в кожаной куртке, вломившийся в мою квартиру на пятый день и требовавший дать ему аптечку. Теперь и вы знаете, где находятся ценные вещи моих родителей, но, если вдруг вам захочется найти их и прибрать всё к своим рукам, спешу вас расстроить: там больше ничего нет.
Взяв всё, что я ему отдал, Аркадий направился в ванную, чтобы умыться холодной водой и намочить голову. Так он надеялся хоть немного протрезветь.
– Точно не передумаешь? – спросил напоследок я, когда уже открывал входную дверь.
– Нет. Давай, не томи.
– Ладно. Удачи тебе.
– Спасибо. Тебе тоже. Да может и увидимся ещё сегодня! А может, мы сразу ко мне пойдём – не знаю. Но ты в всё равно хотя бы щас пока, первое время, будь у домофона.
– Буду.
– Ну всё, я погнал, давай.
Аркадий вышел в подъезд, и я закрыл за ним дверь.
Я больше не пил, решив оставить бутылку вина из своего рюкзака на чёрный день. Но и без новой дозы сознание моё плыло, и с каждой минутой в полном одиночестве и в давящей тишине гостиной я всё больше хотел спать. Я решил, что прилягу ненадолго тут, на диване, а если кто-то позвонит в домофон, я обязательно услышу и открою. Спал я крепко и долго, с перерывами на редкие пробуждения для похода в туалет. Окончательно проснулся я только в половине шестого вечера. Аркадий с Ангелиной и её матерью так и не появились, и я был уверен, что не мог пропустить звонок домофона. Это значило, что либо они ушли к Аркадию, миновав мой дом, либо… Либо что-то помешало им добраться до меня, а то и даже выйти за пределы Радуги. Я решил включить компьютер – впервые за долгое-долгое время – зайти в интернет, написать Аркадию и справиться о том, как у него дела. Но, открыв окно браузера, я обнаружил, что интернет исчез. И больше после того вечера он так и не появился.
