Записки мертвеца - страница 7




День 5

Я проснулся утром от стука в дверь. Человек, находившийся снаружи, стучал во все двери подряд, бегая от одной к другой, от другой – к третьей квартире на этаже. Я посмотрел в глазок и увидел мужской силуэт.

– Кто там? – спросил я.

И зачем я только это спросил? Наверное, тогда я ещё был недостаточно напуган и чересчур доверчив.

– Открывай! – ответил силуэт голосом, не предполагавшим возражений.

– Кто там? – повторил я.

– Открывай говорю! Быстро!

Человек снаружи постучал в дверь настойчивее. На другие квартиры он теперь не обращал внимания. Я не знал, что ответить ему. Можно, наверное, было просто не открывать.

Но я открыл.

Лысый мужчина в кожаной куртке и запачканных кровью джинсах ворвался внутрь. Не обращая внимания на меня, он прошёл в центр прихожей и стал озираться по сторонам, словно оценивая квартиру и составляя в голове её план: мол, здесь у нас гостиная, здесь – спальня, а там – кухня.

– Что вам?.. – не своим и внезапно ставшим высоким голосом спросил я.

– Лекарства где у тебя?

– А… м… какие?..

– Лекарства где?!!

– Аптечка. В аптечке. В спальне.

– Показывай!

Я указал рукой на дверь в спальню родителей.

– Там… В комоде, верхний ящик. Маленький.

Лысый мужчина бесцеремонно вошёл в спальню, отыскал взглядом комод напротив кровати и стал открывать все верхние ящики. Делал он это так резко, что часть вещей из них вывалилась и оказалась на полу. Наконец, он нашёл нужный ящик и стал рыться в нём. Он сразу вытащил оттуда бинты и несколько упаковок медицинской ваты и бросил всё это на кровать позади себя. Потом он стал копаться дальше и искать что-то ещё, что никак не мог найти. Затем он выругался, пнул ногой комод, а потом выдернул ящик с медикаментами целиком и бросил его на пол.

Сначала голова моя была пуста. Я был настолько напуган и ошарашен, что чувствовал себя животным, живущим действиями, а не размышлениями. Действия же мои в тот момент блокировал инстинкт – должно быть, инстинкт самосохранения, – подсказывавший мне, что лучше всего сейчас не зарываться и не делать резких движений. Первая мысль же, которая пришла ко мне в голову, была гениальна до невозможности.

«Надо вызвать полицию!» – подумал я, когда лысый мужчина сложил в вырванный ящик бинты и вату, взял его в руки и пошёл к выходу. Он будто бы прошёл сквозь меня, и со мной как с хозяином квартиры совсем не считался. Ещё бы: какой уж я был тогда хозяин?

– А… К-к… Куда? – только и мог выдавить из себя я, на что лысый мужчина ничего не ответил и молча вышел за дверь.

Наверное, моим ногам вдруг стало стыдно быть частью моего тела, потому что шли они еле-еле, дрожа в коленях и бёдрах. Тем не менее, я добрался до входной двери и запер её. Потом вернулся в свою комнату, лёг на кровать, подогнув колени, и укрылся одеялом с головой. Мне не хотелось думать ни о чём, и я не думал. Через какое-то время мне удалось уснуть.

Пока снаружи мёртвые оттесняли полицейские заслоны, вынуждая их отступать и оставлять кордон за кордоном; пока городской центр и другие густонаселённые районы всё больше и больше погружались в пучину хаоса, а окраина тем временем оставалась пустынной и вымершей; пока отчаянные люди обчищали всё, от супермаркетов до маленьких магазинчиков, от ларьков с сигаретами до магазинов электроники; пока весь мир летел к чертям, я спал. Я спал, изредка просыпаясь, чтобы сходить в туалет или попить, а потом – снова засыпал. Если не удавалось уснуть, я просто лежал и не двигался. Телевизор был выключен. Компьютер – тоже. Даже матери с отцом я в тот день не пытался звонить. Мне хотелось исчезнуть – не умереть, а именно исчезнуть. Затаиться где-нибудь здесь, под одеялом, спрятавшись от всего плохого, что было, и что ещё будет. Пока мир суетился и двигался, я замер и в этом нашёл своё счастье. Не двигаться было хорошо. Не думать – ещё лучше. Слово «ничто» для меня больше не несло негативных смыслов, но становилось желанной целью: тем, чем мне хотелось стать. Все мысли, которые то и дело пытались прокрасться в сознание, я гнал прочь, оставляя в нём только односложные размышления об объектах, которые я видел, когда открывал глаза, и о темноте, которую я видел, смыкая веки.