Я не имела аристократичных манер. Я вообще никаких манер не имела. И в будни, и в праздники ходила в детсад в одежде, перешитой моей бабушкой из вещей взрослых. Ещё часто «форсила» в обносках двух старших двоюродных сестёр. Реже – в том, что могли предоставить наши многоуважаемые торговые сети с их полупустыми залами и толстыми, язвительными продавцами. В те благословенные времена так, как я, были одеты многие, никто и внимания не обращал, однако страстно хотелось, чтобы обращали.
«Наша принцесса», «королевична», «куколка» – так называли Оксану взрослые, и никто не подозревал, что она не настоящая принцесса, а самозванка в красивых тряпках. Настоящая принцесса здесь я, только меня никто не видит, как Золушку в своё время. Казалось, что придёт следующий праздник, меня дома так нарядят, что все заохают-заахают, позабудут, наконец, про Оксану и начнут называть принцессой меня, а не её. Разглядят.
Однако праздник наступал, я приходила на утренник, как мне казалось, супернарядная, но на меня обращали внимание, только когда я читала стихотворение. Это я делала лучше всех в группе, и мне доставалось больше всех родительских аплодисментов. А потом всё. Как всучить самый длинный стих, так это мне, а как назвать принцессой и куколкой, так это её, несравненную дурочку и выпендрёжку Оксану.
Делалось обидно так, что перехватывало дыхание. Я из кожи лезла, чтобы показать, что я тоже красивая, что у меня длинные, до попы, волосы редкого, как сказал папа, оттенка, что глаза не менее голубые, чем у этой куклы Мальвины… Но, нет. Вся любовь ей, а мне шиш. Что мне оставалось делать? Спрашиваете! Хулиганить, конечно! Что ещё остаётся делать нормальному человеку, чтобы его заметили?
Кстати, никогда не любила Мальвину из «Золотого ключика». Она приторная, манерная, насквозь искусственная. Как Оксана. Такой быть нельзя. Это противно мне. Это противно моим друзьям-мальчишкам. Это противно всему вменяемому человечеству. Про невменяемое не знаю, но, думаю, что ему тоже противно. Только воспитатели в восторге, но что с них взять?
Как-то раз эта святоша меня достала. Она изгадила мне удовольствие от любимого блюда за столом и горько за это поплатилась. Я тоже поплатилась, но мне плевать, я привычная, а, вот, она… Думаю, так она ещё ни от кого в своей жалкой, скудной жизни не получала. Почему я думаю, что её жизнь жалкая и скудная? А как ещё назвать жизнь, в которой нет ни ора через забор, ни шлёпанья палкой по лужам, ни лепки колобков из грязи и массы других сладких, запретных вещей? Конечно, она жалкая и скудная!
Нам дали в тот день на полдник страстно любимые мной бутерброды с кабачковой икрой. Я аж тряслась, так их любила. Кабачковая икра продавалась тогда в магазинах, но мои родители её не покупали, справедливо полагая, что домашние овощные заготовки лучше. Их я тоже очень любила, но эта тёмно-жёлтая паста с непередаваемым вкусом!.. Я мечтала, что когда вырасту и получу первую зарплату, обязательно куплю банку кабачковой икры и съем всю её одна. Не вышло. Мы едим кабачковую икру из магазина вдвоём с мужем, а дети брезгливо кривят рыльца. Ничего в деликатесах не смыслят. Закормленное поколение!
Я ела в тот день свой бутерброд с кабачковой икрой самозабвенно, впрочем, как и в другие подобные дни. Я никого не вижу и не слышу в такие моменты. Даже, как меня зовут, не сразу вспомнила бы, спроси меня кто-нибудь об этом. Однако полдник, несмотря на своё яркое начало и прекрасное содержание, явно решил пойти наперекосяк.
