* * *
Пока Артем в деревне, по-прежнему пытаюсь разобраться в его инструкции по эксплуатации. Читаю авторов. Гиппенрейтер: «Совсем хорошо, если вы сможете принять участие в занятиях ребенка, разделить с ним его увлечение». Мудрено это все, конечно. Не для средних умов. У Артема, например, любимое занятие (оно же увлечение) сейчас – это поедание песка и швыряние камнями в прохожих. Получается, я, как хороший отец, должен с ним это разделить.
Эге-гей, сынок, чего берешь сверху, копни поглубже, там песочек мокрый, легче будет глотать! Юху-у-у, Артем, что-то низко у тебя пошло, целься выше, в голову, вот смотри, как папка!
* * *
Шел по улице и слышу рядом: малыш, примерно ровесник моего, бормочет: «Па-па, па-па». И так вдруг накатило что-то. Представил я Артема там, в деревне. Стоит он на чужбинушке одинокий, чумазый, бесприютный, под проливным дождем и зовет меня жалобно, как брошенный котенок: «Па-па, па-па…» Но нет ответа, и только лютый ветер треплет его коротенькие, еще не до конца отросшие волосики. Под проливным дождем – это обязательно, только так мне представляется. Точно так же, но, например, под солнцем он стоять не может.
Иду я дальше по колено в мрачных мыслях, с трудом ноги передвигаю. И тут приходит сообщение по «вайберу» от жены. Фотография Артема. Она мне присылает периодически. На фото Артем почему-то не под проливным дождем. В правой руке надкусанный огурец, в левой – надкусанный помидор. На лице – улыбка. И взгляд такой его фирменный, нагленький. Смотрит в камеру, то есть на меня, как бы сквозь расстояние. Я уже давно научился читать его немые телеграммы, чем бы он мне их ни посылал – взглядом, жестом, позой, вздохами. В этом случае Артем отправил мне следующее сообщение: я, конечно, очень скучаю, пап, и все дела, но здесь хавчик приличный и никто на ночь Бродского не читает. Скоро не жди.
* * *
Разговариваем с женой по скайпу. Очередное прямое включение из деревни. «Ой, – возмущается жена, – сынок твой – ужасный хулиган стал. И та-а-а-ак на тебя похож! Чуть не по его, сразу делает такое противное лицо. Как у тебя прямо».
Я перебиваю: «Как у меня – ты имеешь в виду противное, как у меня в детстве, или противное, как у меня сейчас, не пойму чего-то». – «Противное, как у тебя в детстве, конечно, – отвечает жена. – На тех твоих детских фотографиях, которые мама показывала». (А у меня действительно на многих детских фотографиях противное недовольное лицо.) Потом смотрит внимательно на меня сквозь скайп и добавляет: «Ну, и как у тебя сейчас тоже». Любовь в семье – это главное.
* * *
Наблюдаю за жизнью Артема. Со всем ее хаосом – задиранием майки и демонстрацией пупка, засовыванием папиного носка в рот, швырянием нового айпада об стену, подниманием-опусканием крышки унитаза по сто раз, восхищением мусоровозами, усаживанием попой на голову кота, поеданием земли из цветка, размазыванием каши по лицу, дефиле с выключенным телефоном у уха, замиранием перед бабочкой, клоунскими рожицами, обгладыванием корки у свежего батона, попытками перегнать автомобили на улице…
И сравниваю со своей жизнью со всем ее порядком – подъемом в 8 утра, завтраком, утренними пробками, дресс-кодом, совещаниями, обновлениями гаджетов, открыванием-закрыванием «аутлука» по сто раз, «Фейсбуком», разговорами по двум трубкам у уха одновременно, перекусами на бегу, попытками объехать вечерние пробки дворами…
