– Какой-то наглый студент с нахальной курсисткой, собирают там на что-то… не знаю… на каких-то голодающих, говорят…
Заметив меня, Лидия Семеновна немного сконфузилась и как бы в оправдание, но с тем же смехом добавила: «Не доверяю я им всем…» – и скорей пошла в свою комнату. А достойная мамаша достойной дочки, всегда очень довольная всеми замечаниями «Лидочки», с умильным смехом повторила, глядя на меня и как бы ожидая одобрения остроумию своей дочки: «“Наглый” студент, “нахальная” курсистка, говорит. Надо ж это!»
Как они мне противны бывают обе порою, и как тяжело бывает пользоваться иногда их любезностью, что неизбежно при такого рода общежитии, как наше; в особенности когда им по 2 месяца иной раз приходится ждать от меня денег. А переехать не могу: при моем неимении определенных доходов я могу жить только у людей, 1) не нуждающихся в моих 15 рублях, 2) знающих, что если я и не заплатила в срок, то я их все-таки не обману и через 2–3 месяца заплачу свое. А где мне найти таких хозяев?
Ну да на будущий год поневоле придется искать комнату, т. к. к ним приезжает Семенугина. Я этому отчасти очень рада, потому что при моей бесхарактерности я бы еще, пожалуй, не переехала сама, несмотря на то что мне бывает противно до тошноты сталкиваться с ними ежедневно. Я не умею постоянно и до конца выдерживать определенное настроение, и хотя мне сейчас они противны, но стоит завтра прийти Л. С. ко мне и поговорить со мной о чем-нибудь интересном для меня – мое отвращение к ней пройдет, т. к. я признаю за ней ум, оригинальность и известную долю остроумия, поэтому в качестве интересной собеседницы она завоевывает мои симпатии.
А прежде, пока я не жила у них, я даже очень любила Л. С. как умного и интересного собеседника и, пожалуй, человека.
«Не понимаю, как может любовь к прекрасному и к искусству уживаться с таким крохоборством», – сказала однажды об ней Островская, когда я как-то в веселую минуту рассказала ей, как происходит топка моей печи. Берет прислуга 8–9 палок дров и кладет в печь. M-me Черняк приходит посмотреть и проверить и, заметив беспорядок и превышение власти со стороны пожалевшей меня прислуги, или сама потихоньку вытаскивает назад 2–3 полена, или ей делает внушение такого рода: «Зачем столько навалила в печь дров? Топиться не будет! Вынь пару полен и отнеси в Лидочкину печку». Однажды я, видя, как прислуга ставит семь самых тонких палок, выбранных в мою печь самой барыней, сказала ей нарочно в присутствии проходившей мимо Екатерины Федоровны:
– Что это вы мне так мало дров принесли, и палки-то еще самые тонкие выбрали, совсем меня заморозить хотите! – на что m-me самым лицемерным образом отозвалась: «И правда, Таня, что это ты поленилась еще дров принести!»
А когда печь была вытоплена и осталось закрыть трубу, m-me сделала распоряжение такого рода: «Возьми-ка жаровню и оттуши уголья из барышниной печки, а то ей очень жарко будет, она не любит». А у меня, по ее собственным словам, градусов 6 с утра!
Что ж, не мытьем, так катаньем, не дровами, так хоть угольями экономию надо нагонять! Ведь Лидочка летом опять не в Испанию, так в Англию захочет; а то икрицы лишний раз купить или ее любимой колбаски можно на эти деньги.
Да, так-то мы живем!
23/II. Немножко чересчур сильно хватила я, обрушившись так на последние произведения Шекспира. Ну да это мне так показалось после «Лира», а теперь я должна сознаться, что и в них есть много силы, правда, совсем другого рода, чем в «Лире». Здесь зло и страсти появляются как бы для того только, чтобы тем сильнее привести человека к познанию добра, и это познанное добро придает кроткий, умиротворяющий колорит произведениям последнего времени, особенно «Цимбелину», «Зимней сказке» и «Буре». Из титанов люди понемножку превращаются в людей. Последний прекрасный взрыв титанизма мы имеем в «Кориолане», и, признаться сказать, – мне жаль, что это так случилось…
