Записки Обыкновенной Говорящей Лошади - страница 55

Но подумайте сами, сколь трудно было лепить в XX веке тиранов, несменяемых диктаторов. Они не помазанники божьи, их нельзя облачить в горностаевые мантии, дать им скипетр, возвести на трон…

И вот обоим – и Сталину, и Гитлеру – придумали особый имидж: не политических деятелей, не государственных мужей, а богочеловеков. И эти имиджи, естественно, во многом совпали. Придуманные вожди стали похожими друг на друга: они не ошибаются, все знают заранее, разбираются во всех науках. Они великие строители, стратеги, полководцы, они одеты в какие-то странные полувоенные одежды и берут на руки детей, которые преподносят им цветы. И они повсюду видят заклятых врагов, умело натравливают одну часть народа на другую.

Хочу процитировать собственного сына, художника Меламида, который в интервью «Независимой газете» от 30 мая 1992 года сказал: «Как морская рыба не может выделить соли из воды, в которой она живет, так мы не можем выделить политику из жизни, в которой живем…»

Очень это мудрое замечание! Недаром сын провел столько времени в разговорах-спорах с отцом-историком и международником. Жизнь без политики немыслима. Увы!

Самого милого, доброго и очаровательного человека из всех, кого я встретила на своем долгом жизненном пути, звали Лев Эммануилович Разгон.

Жена Льва Разгона – Рика (они встретились в ссылке между двумя лагерными сроками) – оказалась Льву под стать. Но Рика была второй женой Льва. В ранней молодости Левушка женился на дочери чекиста, имя которого в 1920-х наводило ужас даже на таких сугубо мирных, не вовлеченных в политику граждан, как, к примеру, мои папа с мамой.

Тестем Льва был Глеб Бокий.

И в доме Бокия, в гостях у хлебосольной жены Бокия молодой Разгон не раз сидел за одним столом с парнишкой Николаем Ежовым. С парнишкой, вошедшим в историю России под кличкой «Кровавый карлик». Кого угодно лет через сто, возможно, оправдают, только не Ежова. Самые страшные годы сталинского террора стали известны под названием «ежовщина». А когда Сталин убрал Ежова и на его место поставил Берию – люди вздохнули с облегчением. Я это хорошо помню.

В 1937 году не кто иной, как Ежов, казнил Бокия.

Но до этого не кто иной, как Глеб Бокий, создал в ГПУ – НКВД «Лабораторию ядов», чтобы, значит, без шума убирать кого следует и в СССР, и за его пределами.

Ну а что вспоминал Лев Разгон о Ежове?

Вспоминал, что Ежов прекрасно пел. Пел и старые народные песни. И песни новые, революционные…

И еще Левушка рассказывал, что он в ту пору вместе с другими комсомольцами ходил во МХАТ, чтобы сорвать там спектакль по пьесе вконец затравленного Михаила Булгакова «Дни Турбиных».

Милый, очаровательный, добрый, участливый Лев Разгон!

Не то в 1960-х, не то в 1970-х я прочла, что замечательный писатель Исаак Бабель часто посещал, но уже не «салон» Бокия, а «салон» самого Ежова. Несравненный Бабель. Знаменитый Бабель.

Бабель был любовником жены Ежова.

Среди любовников ежовской жены оказались и другие знаменитости. Например, Шолохов. Но бог с ним, с Шолоховым. Меня интересует Бабель! Зачем он полез в эту грязь? Хотел спастись? Не спасся. Погиб в сталинских застенках. Только себя замарал.

Иногда я думаю: сумеют ли умные историки вкупе с умными психологами распутать клубок людских судеб, который в XX веке возник в послереволюционной России? А если и не распутать, то хотя бы отделить чистых от нечистых? Виноватых от невиновных?