Записки оккупанта - страница 15

Милан. Нежность чувств, взаимно переполняющих ломбардийцев и пьемонтцев – миланцы против туринцев, – полностью проявилась во время Второй войны за объединение Италии. Миланские батальоны были одними из наиболее боеспособных и эффективных в составе австрийской армии в войне против «пьемонтских захватчиков». Громкие фразы типа «восстания патриотов против австрийской тирании» и «ключи от ломбардийских городов, вручаемые братьям-пьемонтцам», были придуманы уже после объединения для учебников истории, изготовленных по заказу королевской династии. Кстати, и сама Савойская династия видела в этом скорее завоевание, чем объединение, – не случайно король не взял себе новое имя, скажем Виктора Эммануила I – короля Италии, а остался именно Виктором Эммануилом II – королем Сардинии.

На самом деле и для местного «освобожденного» населения отделение от империи стало крахом: ломбардийцы были основными инвесторами только что запущенной железной дороги Вена – Милан. Речь шла не только о потере потенциальных бенефитов, но и стоимости акций железной дороги – Газпрома того времени.

Милан – столица Снежной королевы, а дуомо – ее обросший ледышками дворец. Ни в каком другом городе Италии она не смогла бы жить. Рим – слишком мужской и имперский. Застывшая в летней сказке, словно игрушечная Сиена, подходит для эльфов и волшебников. Флоренция красива, беспечна и ненадежна: она легко приняла безумца Савонаролу, а затем так же легко предала его, она предавала и возвращала семейство Медичи, рождала республиканский миф Макиавелли («Размышления над первой декадой Тита Ливия») и его же авторитаризм («Государь»). Венеция слишком коварна, жестока и расчетлива, так что даже феноменальное зло вряд ли выдержало бы местный колорит.

Армии Снежной королевы состоят из моделей, мечтающих скопить денег до наступления профессиональной старости и, если повезет, схватить «выгодного мужика». Ее офицеры – это стилисты, стремящиеся пришить свои марки не только на нижнее белье, но и на бутики, театры, гостиницы. В свою очередь, модные торговые марки – это генералы, перед которыми стоит цель стать символами эксклюзивности. Элитные улицы (виа Монтенаполеоне, виа Дела Спига) – как поля сражений, на которых бутики сражаются друг с другом, как некогда городские кланы à la Монтекки VS Капулетти. Средневековые войны между городами и регионами продолжаются на подиумах, в бутиках и ресторанах: Bvlgari, Fendi представляют Рим, Prada, Ferre – Милан, Testoni – Болонью, Ferragamo, Gucci – Тоскану, D&G родом из Сицилии, а Versace – из Кампании.

Марки продают не столько вещи, сколько элитарность, стремление к чудесному миру Питера Пэна с заменяющими волшебство этикетками. Надписи, лейблы и пакеты имеют таинственно-магическое действие. Приобретая сумку от Louis Vuitton, ты проглатываешь таблетку экстази, приобщающую тебя к гламуру все более высоких потребительских каст. Эту же тему просекли в Ferrari и начали в Китае штамповать вещи под автомобильным лейблом. Таким образом, тот, кто не способен купить себе дорогую спортивную машину, может продемонстрировать свое родство с элитным миром. По той же причине в «супермаркетах» Armani и Versace можно купить все, начиная от кухонного гарнитура и заканчивая эксклюзивным пылесосом. Не важно, что ты продаешь, важно, что люди покупают через твою марку.

Парадокс Милана в том, что один из самых гламурных городов мира стал родиной, возможно, самого революционного искусства ХХ века – футуризма. В местном кювете, в котором Маринетти оказался, гоняясь на одном из первых авто, был задуман знаменитый манифест движения. Здесь Боччони ваял и рисовал люминесцентных женщин и «киборгов» («Состояния души», «Пропойца»), ушедших от дедушки-импрессионизма и бабушки-кубизма. Марио Сирони вырывал из тьмы «Мотоциклиста» – будущего героя «Заводного апельсина» и приятеля персонажей большевистского художника Вялова. Из-за них декаданс позднего импрессионизма (всевозможные Матиссы и Родены) обошел Милан стороной.